Владимир Эйснер - Жить не обязательно

Бочку он катил, пока не надоело, затем понёс на плечах.

У домашнего камня с грохотом сбросил её на землю, и тут из кастрюли выскочил и ударился в бега песец-щенок в куцем своём летнем наряде.

Вот прохиндей! Хозяин жирок не вымакал, так он вылизал!

Чертыхаясь про себя, Гарт отнёс кастрюлю на берег, тщательно её вымыл и с песочком выдраил.

Чтобы выделать шкурки бургомистров, Сашка положил все четыре печёнки в деревянную тарелку, взял одну утиную шкурку, тоже снятую чулком, и завязал у неё горлышко.

Получился небольшой мешочек.

Откусывая кусок за куском от птичьей печени, он стал её тщательно пережёвывать и выплёвывать жеванину в мешочек.

Так он жевал и плевал, пока не сжевал все четыре печени. Эта кашица под действием ферментов слюны начинает бродить. Тогда следует намазать ею подлежащие выделке шкурки и оставить в тёплом месте до почти полного высыхания, а потом размять. Такой способ хорош, когда никакой кислоты нет под руками.

Чтобы не так скучно было жевать, Гарт уселся на берегу любоваться пейзажем.

Жуёт, обозревает. И заметил, между прочим, что много нерпы проплывает у берегов. Жаль, нерпа, убитая летом, сразу тонет. Если глубоко – не достать со дна. Срочно нужно плавсредство. Глубину проверить, лодку и карабин достать, а может, и сапоги найдутся.

Закончив жвачное дело, натянул шкурки на дощечки, мездрой кверху, намазал мездру бурой нажёванной кашицей и поставил болванки сушиться недалеко от костра.

Время от времени подходил разминать и вытягивать кожу. Главное – не давать ей пересушиться, а то потрескается, начнёт рваться и вся работа насмарку.

Сделал пятую царапину на камне и отчаянные свои деньки-денёчки посчитал. Шестого августа выехал на остров Ботфорт, рассчитывая пробыть на нём два-три дня. Значит, сегодня десятое.

Десятого августа – день рождения дочери!

«Здравствуй, доченька! Тебе сегодня семь лет. Поздравляю!

Из маленького беспомощного существа к двум годам выросла симпатичная, кареглазая девчоночка со своим характером и своими склонностями.

Только научившись говорить первые слова, ты уже любила напоминать о себе: брала меня за руку и вскидывала кверху милое пухлое личико:

– Это ля!

В три года научилась вертеться перед зеркалом. Вытащишь из шифоньера мамины наряды, «оденешься» и спрашиваешь:

– Папа, ля кафиваля?

– Красивая, красивая. Ты самая красивая девочка в мире!

Скоро научилась ты и песенки петь. Перевирала и переделывала на свой детский язык слова, но не мелодию.

– Мы ат души, Минхаузин, тиба погладарим!

Или:

– Ля игалю на галмоське у похозих на еду.

– Доченька! Надо говорить: «у прохожих на виду!»

Но доченька упрямо повторяет:

«Эх, доченька, попадись мне сейчас хоть кто-нибудь похожий на еду, – как бы я ему камнем засветил!

Дай Боже тебе, доченька, здоровья, разума и хороших учителей!»

День рождения выдался замечательный. К обеду вдруг комары загудели: это значит, плюс восемь или больше.

Сашка надёргал из мостика гвоздей и скоб, перетащил поближе к воде найденные ранее брёвна и сколотил плот. Верх этого плавсредства он расшил досками, а каждое бревно притянул к соседнему скобой. Получился плотик шириной чуть больше метра – маловато для устойчивости, но нетерпение его было слишком велико. Хотелось скорее осмотреть дно и найти лодку. Когда-то ещё будет такая «зеркальная» погода? Не придумав, как прикрепить вёсла к плоту, он сделал себе из доски двухлопастное весло.

И уже хватило ума (или горький опыт стал сказываться?) привязать это весло к плоту.

Как он и предполагал, шельф вокруг острова полого уходил вниз, и лишь метрах в тридцати от берега начиналась чёрная непроглядная глубина.

Ни карабина, ни сапог он не заметил, но лодочку свою деревянную нашёл сразу.

Она лежала оверкиль на глубине около трёх метров. Нос её покоился на каменной плите, корма зарылась в ил. Сашка лег на плотик лицом вниз и стал утопленницу рассматривать: не помяло ли её льдом, не лежат ли рядом рюкзак, лопата и топор? Солнышко чётко высвечивало все досочки обшивки, все потёки смолы, все гвоздики на заплатках.

Лодка выглядела целой.

«Достану – в тот же день буду дома!»

Отлив стал тихонько относить плотик в море, но Сашка продолжал лежать и смотреть как завороженный. И увидел с левого, мористого борта, лодки петлю лямки рюкзака.