Грегор Самаров - На троне Великого деда. Жизнь и смерть Петра III

За альковом кровати раздались легкий возглас радости и хлопанье в ладоши, которое было на этот раз так громко, что Петр Федорович, испуганный и побуждаемый любопытством, бросился в ту сторону и раздвинул драпировку.

– Вы здесь, Екатерина Романовна? – воскликнул он, пораженный такою неожиданностью при виде молодой женщины, которая поднялась с подушек и смотрела на него в радостном волнении.

– Княгиня навестила меня, – сказала Екатерина, – хотя ей сильно нездоровилось; она страшно озябла, почувствовала изнеможение, и я заставила ее лечь в мою постель, чтобы согреться.

– А я стократно счастлива, – подхватила княгиня Дашкова, – что была здесь и сделалась свидетельницей сцены, которая устраняет все заботы и опасности, потому что вам обоим в дружном единении не сможет противиться никто, и по всей России грянет клич: «Императрица скончалась, да здравствует император». О, вы тысячу раз правы, ваше императорское высочество! – сказала она Петру Федоровичу. – За ваши слова я готова расцеловать вам руки. Да, да, первое и важнейшее для вас – это спешить к одру болезни государыни императрицы, чтобы ее императорское величество дала вам свое благословение и чтобы весь народ узнал об этом.

Граф Шувалов смертельно побледнел.

– Вы спрятались тут, княгиня? – пробормотал он. – Вы слышали…

– Я слышала, – перебила Дашкова, – то же самое, что и ее императорское высочество государыня великая княгиня, которой вы доложили о внезапной болезни ее императорского величества и предложили свои услуги. Так как в моем лице вы видите пред собою верного, преданного и покорного друга ее императорского высочества, то можете рассчитывать, что я отношусь к вам точно так же, как и великая княгиня.

Она отбросила от себя подушки и выскочила в комнату. Ее изнеможения, лихорадочного озноба как не бывало, глаза ее сверкали радостью. В своем белом батистовом одеянии, с распущенными волосами она походила на гения победы, готового ринуться навстречу всем опасностям и ниспровергнуть все преграды.

Петр Федорович казался совершенно счастливым. Такое пылкое одобрение Дашковой оживило и одобрило его слабый ум, который постоянно колебался в нерешительности туда и сюда, подчиняясь только внешним впечатлениям. Он обнял майора Гудовича, расцеловал в обе щеки и воскликнул:

– Ты прав, ты прав, Федор Васильевич! Видишь, все идет хорошо, твой совет был самым лучшим, ты самый верный друг. Итак, граф, ступайте к ее императорскому величеству и скажите, что мы желаем предстать пред нею, чтобы выразить ей наше нежное участие и попросить у нее благословения. Вы исполните одну из высочайших обязанностей своего звания, когда в эту минуту, такую чреватую последствиями, доложите государыне, которая готовится предстать пред Всевышним, о приходе наследника престола и его супруги.

– Невозможно, ваше императорское высочество, совершенно невозможно! – воскликнул сильно испуганный Шувалов. – О, вы не знаете, как ожесточена против вас государыня императрица, как далеко заходят подозрительность и недоверие к вам у ее императорского величества!..

– Как не знать! – с горьким смехом подхватил Петр Федорович. – Я знаю и чувствовал это: усердно потрудились мои недруги, хотевшие устранить меня от престола. Ведь у них хватило низости возбудить в сердце государыни императрицы подозрение в том, что немецкий государь и герцог голштинский способен даже посредством яда и кинжала проложить себе дорогу к русскому трону. Но, по-моему, граф Иван Иванович, вы самый подходящий человек для того, чтоб рассеять подозрения государыни императрицы и обратить ее сердце к тем, которые все-таки стоят к ней ближе всех.

– Невозможно, ваше императорское высочество, невозможно! – повторил граф Шувалов, боязливо отмахиваясь руками. – Тогда государыня императрица перенесет свое подозрение и недоверие на меня и, пожалуй, воспользуется своим последним вздохом для того, чтобы произнести надо мной неумолимый приговор, которого вы, ваше императорское высочество, – мрачно прибавил он, – пожалуй, не отмените при своем воцарении. При теперешнем смятении омраченного духа государыни императрицы я не осмелюсь заговорить с нею о конце ее жизни, о конце ее власти и господства, пред которым трепещет ее сердце и который встанет еще грознее и осязательнее пред ее духовными очами, когда ее императорское величество увидит своего наследника. Нет, нет, ваше императорское высочество! Я не могу это сделать, я погубил бы себя, а вам не принес бы никакой пользы. Врачи предписали крайнюю осторожность относительно августейшей больной; доктор Бургав сам запретил мне входить в ее опочивальню, так как ее императорскому величеству нужен величайший покой. Если государыня императрица не вынесет волнения, возбужденного моим приходом и просьбой по вашему поручению, тогда лейб-медик назовет меня ее убийцей.