Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 1

От восторга Ирис крутанулась на пятке. Взметнулись, запылали на солнце рыжие кудри до пояса. Здесь, в садике, не от кого было их прятать.

– Мэ-эг! Иди сюда!

Потом вспомнила, что нянюшки рядом нет. Значит, нужно разыскать и обрадовать новостью, пусть бежит сюда, полюбуется, ведь здесь, наверное, сейчас так же красиво, как на её родине! Подхватив подол длинного кафтана, она припустила к гаремным баням.

А на ходу вдруг замедлила шаг. Надо ли так уж торопиться? Вспомнилось вдруг, как нынче утром добрая Мэг отвела глаза и попросила без неё никуда не убегать, даже во двор. Вроде где-то рядом, в городе, неспокойно, мало ли – беспорядки и сюда доберутся… Но разве упомнишь все нянины слова, когда цветут одуванчики? Ой, влетит ей сейчас! А платок-то у неё не на голове, а на поясе, вместо кушака! Скорей размотать да прикрыть волосы, всё меньше достанется…

Когда Ирис подбегала к садовой калитке, ей послышались то ли вскрики, то ли плач, а ещё – лязганье железа и грубые мужские голоса. Впрочем, последнего просто не могло быть. Евнухи вещали тоненько, пискляво, а настоящим мужчинам, вроде визирей и стражников великого султана, которых девочка видела иногда издалека, за оградой, взяться тут было неоткуда. Однако что там творится? В маленькой детской головёшке ещё не укладывалось, что неизвестное может быть ещё и опасным, а потому Ирис поспешила к выходу без страха.

Садовая калитка, сплошь оплетённая глициниями и душистой жимолостью, скрывала обзор, как непроницаемая стена, оттого-то, вбежав в основной двор гарема, почти всегда пустующий, Ирис растерялась: там оказалось полно народу. От изобилия пёстрых одежд, мельтешения лиц, страшно усатых, от солнечных зайчиков, то и дело соскальзывающих с круглых щитов – ох, здесь и впрямь были воины! – зарябило в глазах. Мужчины! Настоящие! Она заметалась: что делать? Чем прикрыть лицо? Но потом, копируя взрослых женщин, стянула поспешно головной платок, попыталась закрыть всё, что ниже глаз…

Грубая жёсткая рука схватила её за плечо и развернула. Ирис упёрлась взглядом прямо в железный чешуйчатый живот и алый кушак из драгоценного шёлка, повязанный прямо поверх кольчуги. Глянула выше, задирая голову…Смуглолицый железный человек зло прищурил жгуче-чёрные глаза и шевельнул встопорщенными усами. По вискам его, прокладывая через пылевой налёт мокрые дорожки, струился пот.

Где-то неподалёку вскрикнула Мэг:

– Это моя, моя девочка!

Ещё раз обжёгши взглядом попавшуюся под руки малявку, человек в панцире фыркнул и отбросил её в сторону, прямо в объятья подлетевшей няньки. Вцепившись в Ирис не хуже клеща, Мэг поволокла её в сторону, шепча:

– Молчи! Молчи, дитя, что бы ни случилось, умоляю!

И до того вдруг показалось жутко, что няня, вечно пробирающая за непослушания, в этот раз не отругала, не дёрнула за ухо и лишь оглядывалась со страхом; и что таких чешуйчатых воинов кружилось вокруг великое множество…От страха прилип к нёбу язык. Но самое ужасное, оказывается, ждало впереди. Сквозь многоголосый визг перепуганных и мечущихся по двору одалисок прорвался вой, в котором, казалось, почти не осталось человеческого. Группа воинов неподалёку расступилась, и женщины, сперва оцепенев, затем воздевая к небесам руки, зарыдали над какими-то пёстрыми холмиками. Ирис не сразу поняла, что не холмики это и не куклы, как поначалу показалось, а маленькие… тела?

О, Аллах, Всемилос… о, христианский Боженька! Это сон, страшный сон, да?

– Да будьте вы… – закричала вдруг полная простоволосая женщина, в которой, несмотря на чёрные полосы подтёкшей краски на щеках, на искажённое лютой злобой лицо можно было узнать, хоть и не сразу, хасеки-султан Айше. И снова завыла, да так, что Ирис мороз продрал по коже. – Это ты, гнусный Хромец, я знаю! Будь ты про…

Не позволив ей закончить, один из воинов чиркнул изогнутым лезвием меча по белому женскому горлу. С такой силой, что почти перерубил шею. И отпрянул.

Брызнуло, потекло алым. Несколько долгих мгновений султанша еще стояла, хрипя и покачиваясь, обливаясь кровью, глаза её стекленели. Но вот она осела на колени, от толчка тело вздрогнуло, голова завалилась назад, и из торчащих из шеи отростков кровь хлынула уже фонтаном. Та, что много лет называлась неувядающей и вечно живущей, рухнула на трупы своих детей.

Одновременно взмахнув ятаганами, воины направили их на вновь завизжавших женщин. Сверкнули на солнце смертоносные жала. Слетела ещё одна длиннокосая голова.