Илья Тамигин - Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е

– Что ж, месье Карсак, пойдемте обнюхивать углы!

Они не спеша пошли осматривать усадьбу. Оранжерея, в которую зашли прежде всего, произвела на француза огромное впечатление. Стены из дорогих, больших стекол, натоплено, как в Африке. Десяток ананасных кустов, грядки под ягоду, деревья какие-то! Лимоны, мандарины!

– Растет отлично, только дров уходит прорва! – объяснил хозяин, срывая мандарин и презентуя его гостю.

Антуан съел душистый фрукт и только головой покрутил. Мандарин! Прямо с ветки! Зимой!

Осмотрели конюшню и каретный сарай. Кони все сытые, ухоженные – уж в конях-то драгунский лейтенант знал толк! Под седло только один жеребец – наверное, поручика.

Осмотрели хлев, овчарню. Коровы толстенькие, веселые, чистенькие. Овцы тоже, хоть на выставку.

– А вот псарни у меня нет! Псовою охотой не увлекаюсь, – развел руками помещик, – И соколиной тоже!

Последней посетили столярную мастерскую. Все в образцовом порядке, инструменты разложены по полкам. На полу – ни стружечки.

– За порядком слежу! – похвастался Александр Романович, сбрасывая полушубок и надевая фартук поверх старенького сюртука, – Извините, сударь, работать надо! К братцу в мастерскую уж без меня, пожалуйста!

Поручик Ржевский в просторной студии был занят тем, что выстраивал композицию из грудастой красавицы и копья со щитом. Одета девица была в золоченый древнегреческий шлем и сандалии. Больше ничего.

– А, месье Карсак! – обрадовался он, – Вот, хочу Диану изобразить! Как по Вашему, модель подходящая? Дуняша! Повернись-ка!

Дуняша грациозно, без стеснения и жеманства, повернулась на триста шестьдесят градусов.

– Фигура хорошая! – одобрил Антуан, – Только грудь великовата.

Дуняша, поняв по жестикуляции, о чем говорит француз, надула губы и что-то дерзко сказала, вроде бы ни к кому не обращаясь. Ржевский захохотал и погрозил ей пальцем.

– Что она сказала? – поинтересовался наш знаток женской красоты.

– Сказала, что кое-кто большой вырос, а ума не вынес! И ещё сказала, что, когда Бог сиськи раздавал, она первая в очереди оказалась, а когда чувство прекрасного – то кое-кому не хватило!

Антуан тоже засмеялся. Дуняша мстительно показала ему язык.

– А где Вы реквизит берете, поручик? – спросил, отсмеявшись, облитый презрением наш герой.

– К соседу позавчера прокатился, князю Обнинскому. Он охотно одолжил. Тут недалече – верст сорок пять. У него хобби – театр. Скоро премьера, между прочим! Съездим?

– Не понял… Как так, театр? Любительский, что ли?

– Нет, он, натурально, театр построил: сцена, занавес, партер, ложи. Буфет! На две сотни мест. В смысле, театр, а не буфет, г-м. Оркестр у него, труппа. Пиесы сам пишет, а то даже Шекспира ставит, Бомарше, ну, или ещё кого-нибудь. Иногда и сам играет, но не главную роль, а так: кушать подано, потому, что скромный он человек. Но талант, однако, огромный!

– Но артисты…

– А! Вы об этом! Конечно, крепостные все. Неужто не слыхали?

У простого, неискушенного француза голова пошла кругом: собственный театр! Это покруче сыроварни будет!

– Обязательно съездим, месье Ржевский!

– Ну, вот и славно, уговорил я Вас, значит… О! Дуня! Замри! То, что надо, прелесть моя!

Поручик принялся набрасывать углем на холсте. Антуан почувствовал себя лишним и тихо удалился.

Погуляв ещё часок по поместью и озябнув, вернулся к себе. Было около двенадцати.

– Если я Вам понадоблюсь, сударь, так я в людской. Позвоните – сразу приду, – сообщил Миша.

– Погоди, мой друг, не уходи. Поговорим немного, я ведь ничегошеньки не знаю. Давай-ка, чаю вместе выпьем!

– С ромом изволите? Или со сливками? – деловито спросил слуга.

– Не надо рому. С сахаром и печеньем, ладно?

Миша вышел и вскоре вернулся с блюдом свежайших, теплых ещё кренделей, сахарницей, молочником и заварным чайником. Минут через десять Ефросинья внесла самовар, важно пыхающий паром.

– Бон аппетит! – пожелала она Антуану.

– Мерси… – растерялся тот.

Ефросинья вышла.

– Неужели тоже французский знает? – обратился господин к своему слуге.

– Нет, только несколько слов! – улыбнулся Миша, наливая кипяток в чайник.

Пока чай заваривался, Антуан молчал и теребил ус. Многое в этой жизни было совершенно непонятно. Например, насчет денег. У него оставалось луидоров двадцать и немного мелочи, но надолго ли этого хватит? Платить за стол, за квартиру, за одежду и обувь… Конечно, он военнопленный, но… Военнопленным роскошь не положена!