Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 3

Назар отхлебнул вкусной колодезной воды, задумался.

– У кого бы поспрошать? Здесь все люди вроде и простые, а себе на уме, в горстку… Наверняка знают!

– Подумать надо. Масло и фонари возьмём в кладовой, мне разрешено туда ходить, – продолжил Пьер. – Там же чуток съестным разживёмся, авось не объедим монахов-то. Ты, раз со мной идёшь, Туку своему бумажку оставь, чтобы тревогу-то не объявлял; ну, придумай что-нибудь!

– Ага.

Назар с удовольствием поглядел на окрепшие руки. Сейчас ещё десять молитв, сидя в «цветке» – и он будет как новенький! И поесть бы ещё потом… Пожалуй, таким голодным он не чувствовал себя со времён сиротских скитаний в Константинополе.

– А, вот что хотел ещё спросить: что там за клубок перед нами прыгал? – вдруг добавил Пьер. – Твоя работа?

– Клубок? – Назар потёр переносицу, вспоминая мохнатый мячик с торчащими во все стороны нитками. – Ах, клубок…

И завис.

Отмер он минут через пять, не раньше.

– Точно, клубок. – Яростно почесал в затылке. – Ишь ты… Как у Бабки Ёжки, что ли? Путеводный?

Утро порой бывает щедрым на подарки, причём не всегда приятные. Гуляк и кутил оно награждает жесточайшей головной болью и сожалениями о минувшем дне, и уж тем более – ночи; пожилых людей встречает не слишком приятными ощущениями: онемевшим телом, болями в пояснице, да много чем ещё… И только молоденькие девушки и юноши долго сохраняют эту удивительную способность – радоваться каждому восходу, словно первому, долгожданному и единственному, и напрочь забывают о неприятностях дня минувшего. Для них он канул в Лету, во тьму, вместе с растаявшей ночью.

Может, так и надо?

Впрочем, Ирис не любила философствовать, во всяком случае – с утра. Верная своей привычке, она чуть свет была уже в саду, помогла проснуться захиревшим от долгого невнимания лилиям, похвалила пионы за пышность цветения, подтолкнула к росту приунывшую поросль розмарина и базилика. А ещё раньше наведалась на чердак, ибо вчера, проходя с инспекцией по убранным комнатам, туда заглянуть забыла. А вот теперь оценила по достоинству исполнительность и прилежание слуг из дома де Камилле: маленькое помещение под крышей они вычистили до блеска, старый хлам отсортировали и снесли в угол, прикрыв рогожами, а несколько круглых окошек отмыли до невидимости стекла. И уже ничто не мешало оценить по достоинству превосходный вид на солнце, восходящее над столичными шпилями и башнями, кровлями и флюгерами.

Сейчас, с одобрением оглядывая посыпанную свежим песком садовую дорожку, Ирис вновь вспомнила о вчерашних расторопных работниках, а заодно и об их господине. И смешалась. Как ей теперь к нему относиться?

За каждым знаком внимания, за очередным вежливым словом, сказанным, возможно, безо всякого подтекста или задней мысли ей теперь будет чудиться одно и то же: стремление очаровать её, увлечь и… связать замужеством. Каким бы нейтральным не было прежнее отношение к Филиппу, никуда не деться от знания горькой истины: ему приказали на ней жениться. И он согласился. Да, раскаялся, да передумал. Но попыток её обаять не оставит, ибо…

Ей вдруг стало жарко.

Ибо хочет стать достойным? Так, кажется, он сам выразился?

Означает ли это, что и впрямь его чувства сильны настолько, что он осмелился спорить с королём?

Нет, не может быть. Филипп де Камилле настолько человек долга… Он прямо-таки пропитан верностью и честью, представить его бунтовщиком невозможно. И всё же…

Вспыхнув до кончиков ушей, она, чтобы скрыть от самой себя смущение, нагнулась и принялась яростно обрывать крошечные макушки мяты – для утреннего чая. Ах, на что он ей сдался, этот граф! Она ещё с Джафаром не разобралась, а после разговора с матушкой-настоятельницей всё перемешалось в голове. Какой-то был во всём сказанном аббатисой, намёк, желание что-то приоткрыть… Зажатые в тёплой горсти, листочки пачкали ладонь соком и одуряюще резко пахли. Но Ирис о них уже забыла. Как ей во всём разобраться?

Она пришла к единственному, пожалуй, правильному выводу: вместо того, чтобы гадать, права или нет – нужно встречаться. Разговаривать. Узнавать этих мужчин больше. И слушать, слушать свой внутренний голос! Он плохого не подскажет.

Ирис вдруг вспомнила незрячую Наннет, для которой недавно составила целебные глазные капли. На душе потеплело. Как бы то ни было – Филипп добрый человек. Конечно, он давно вырос, годами не бывал на родине, а потому не удивительно, что забыл о кормилице, ведь мужчины не сентиментальны. Однако вспомнил ведь, призвал, отправил лечиться…