Юлия Бекенская - Гавань

И когда шла она, высокая и прямая, с холщовым мешком, собирая одной ей известные травы, спьяну мерещилась кое-кому коса у нее за спиной.

А кому охота старуху с косой обижать? Или, например, ее кролика?

Шелест, треск. Шаги.

Обернуться хотела – и не успела. Что-то ухнуло, крякнуло, накинулось сверху, глаза застило и шею сдавило.

Платок у Ядвиги плотный, пуховый. Его-то с плеч на голову ей и накинули, да затянули, прямо на горле. Вздохнуть хотела – и не смогла. Рот волосатой тряпкой забит.

В спину толчок – и повалилась в бурьян головой. Колкие травы царапнули руки, даже сквозь ткань продрались.

В пыльной тьме дышать стало нечем, шарила руками, чтоб платок с головы стянуть, а в это время кто-то рвал мешок у нее с пояса.

Дыхания не хватало. Не шаль – бесконечное полотно, перед глазами красные всполохи, сердце кольнуло. Забилась, закопошилась, едва распутала проклятую тряпку.

Еще не видя, ловя ртом воздух, шарила перед собой, но руки натыкались на корни и мокрые ветки, и стоя на четвереньках, она никак не могла надышаться.

Влажный нос уткнулся в ладонь. Кокос, дружочек, беги, пока цел!

Завалилась набок, неловко села на землю – и увидела обидчика.

Лядащий, жилистый мужичонка. Стоит над ней, ухмыляется. Даже не думает убегать – не спеша распутывает тесьму на мешке, лезет добычу смотреть. Смелый, ишь – со старухами воевать. Вдруг вытаращился, аж глаза на лоб полезли:

– Кролик, что ли?..

И в прыжке Кокоса за уши – хвать!

Кокосик висит, как игрушечный. А мужик хорохорится:

– Твой, что ли, кролик, бабка? Было ваше – стало наше!

Тяжело подниматься с земли.

Встала Ядвига, отряхнулась:

– Пусти, – говорит.

– Ага, разбежался, – скалится фиксой, – а может, я, бабушка, кушать хочу. Кушанькать мне надо, ням-ням, – кривляется, корчит плаксивые рожи.

– Отпусти, – говорит Ядвига.

А в глазах темнеет, и не нравится ей эта темь. Знает она, что за ней приходит.

– Заладила: пусти да пусти! А мне пох! Я – гегемон! Я жрать хочу! А если я жрать хочу, значит буду. Никто меня не накормит! Все сам! Нет такого закона, чтобы мужику голодным сидеть!

Темень из глаз выплескивается на свет. И туман за плечом мужика из серого становится черным.

– Кролика отпусти и мешок положи, – тихо-тихо, чтобы не потревожить то, что движется, что выползает из тьмы, говорит Ядвига.

А сама видит – не хочет, а видит, как покачиваясь и шевеля губами, в тумане проплывает голова, похожая на гнилую дыню. Как белобровая девчонка с косицами со всех ног бежит по тропинке к морю. Как из кустов выходит человек, за ним другой, и еще, окружают кого-то плотной стеной, крик в ушах – вой, в котором человечьего мало, но знает – то человек. И даже знает, какой. Но за всем за этим есть что-то еще: темное, синее, чужое, огромное, чему названия нет. Но оно – есть.

Сердце тикнуло с перебоем, сейчас бы валидол под язык.

А мужик по-своему понял, усмехается:

– Что, бабка, приссала? Совсем краев не сечешь? Вали живо, пока я добрый. Не будь ты старуха, узнала бы…

И такие дрянные слова произнес, что хоть уши мой с мылом.

И слова проросли.

Темнота за спиной мужика прорезалась белым саваном. Что-то вышло и встало у него за плечом.

Кокосик – и тот почуял, забился, извернулся. Задними лапами врага по морде хрясь! Взвыл мужик, кролика выпустил, за щеку схватился.

Кокос тут же дал деру в кусты.

А мужик на нее пошел, глаза злющие, изо рта поганого чуть не лягушки выскакивают – такую пакость орет.

А Ядвига не шелохнется. Ждет, когда дойдет до него.

И за левое плечо ему смотрит.

Тут до него дошло. Тупой, а тоже почуял. Дернулся, будто зябко ему. Не помогло – Ядвига сквозь шаль этот холод чует.

За левым плечом она. Старая знакомая. Стоит, будто всегда здесь была. От взгляда ее Ядвиге хочется спрятаться, хотя опять – не за ней. Но, странно сказать, после того, огромного и чужого, что почуяла, даже она Ядвиге чуть ли не родной показалась.

Тихо-тихо, по капле, когда не хочется говорить, а слова, словно из плохо закрытого крана, кап-кап, и никак их не удержать, говорит Ядвига обидчику:

– А ведь молодой. А ведь жаль дурака.

Мужик рот открыл, и – ни звука.

– За плечом она у тебя. Скоро, совсем. Мне жаль, дружочек… так жаль…

Знает Ядвига. Не хочет, а знает.

Мужик смотрит мимо, будто слепой. Мешок выпустил. Щека кровит, облезлый, весь пыл растерял. Зябко ему.

Еще бы не зябко.

Завернул трехэтажным – вбогадушуматерь, да и пошел. А она с ним. Ядвиге кивнула, как старой знакомой.