Петр Пильский - Тайна и кровь

— А вы утверждали, что в этой профессии нет страшного… — проронил сутулый адвокат чахоточного вида.

— Да, страшного не было. Это были минуты великого азарта. Все нервы натянуты, как струна, до того, что, кажется, готовы скрипеть зубы, и кулаки сжаты для железного удара. Нет, тут — не страх. Если же вы непременно ищете в этой профессии ощущение, напоминающее страх, то извольте. Но и тут это слово «страх» все-таки будет неточным. Это чувство — или, скорей, его подобие — бывало совсем не от готовящейся встречи с установленным, определенным врагом. Разумеется, в душе контрразведчика всегда живет боязнь быть опознанным. В этой работе вы каждую минуту можете быть расшифрованы, а тогда все кончено. Понятно, конец один: пытки и смерть. Но хуже всего то, что каждый из нас целой паутиной связей неразрывно спутан и соединен с многими людьми, с организациями, с резидентом, агентами, конспираторами, передатчиками. Разоблачен один — гибнут десятки. А в этой работе везде — одно и то же, одно правило и один закон: кто наблюдает, за тем наблюдают. Здесь человек всегда висит над пропастью. Один неверный шаг, иногда жест, иногда одно лишнее слово — кончено! Притом вы сами можете вести себя совершенно безукоризненно и все-таки провалиться. Все зависит от тех, кто работает с вами. Тут все — начеку. Вероятно, так себя чувствует волк, попавший ночью в деревню. Все тихо, все еще спят; кажется, ничто не угрожает, но миг один — и вот вдруг сбоку, спереди, сзади выскочат собаки с оскаленными мордами, люди с цепами и кольями, закричат, окружат, и нет ни выхода, ни спасенья. Опасная штука!

Михаил Иванович остановился посреди комнаты, опустил руки в карманы, несколько раз покачался на каблуках и носках и, как бы вновь смотря в глаза самой опасности, самой смерти, слегка сощурив глаза, продолжал:

— Каждый из нас — как фонарь во тьме, который обступает неслышный мрак. Мы освещаем дорогу своим, но порыв ветра — и свет потух! А ведь кругом, действительно, — мрак, и в его тьме очень трудно отличить своего от чужого и предателя от друга…

Он вдруг выпрямился и крепко стал бить себя в грудь. Чувствовалась звонкость: это была хорошая грудь! Вот когда, наконец, я увидел этого человека, в эту минуту — кривящиеся губы, бритое лицо, где смешались выражения последнего презрения, самоуверенного хищничества, холодный фанатик, неумолимый злодей, — и снова мне вспомнилось: «Ты можешь задушить… ты душил».

Глухой голос наливался гневом:

— Предатели!.. Где их нет? Были и у нас… Ах, какой это ужас узнать потом, что друг, твой доверенный, близкий, тот, кто узнал твою тайну, тот, кто казался героем, кому готов был молиться, лучший и самый почетный член организации… предатель! Вот — наш ужас! Вот когда сердце обливается кровью! Вот когда чувствуешь себя дураком и мстителем, одновременно ослом и тигром. О, это надо испытать! Только тогда поймешь этот страшный, огненный край последней бездны неверия во все. Знаете ли вы, что в нашем деле должна быть конспирация дьявола? Ничего человеческого! Нет ни отца, ни матери, ни невесты, ни сестры, ни жены. Все могут предать. И, действительно, все предают. Все…

Чахоточный адвокат спросил возбужденно:

— Неужели предают все?

Подергивающееся лицо, серые стальные глаза насторожились:

— В том-то и дело, что не все предают. Если б все предавали, не о чем было бы и говорить, и некому было верить. Но могут предать. Это раз. А иные уже предали. Ведь и в нашей организации бывают люди, носящие тоже две маски. Тут игра в крапленые колоды, и у всех — шанс, риск и… ну, что выбирать слова, конечно, шулерство. Возьмем хоть бы такой пример. Первое дело, в котором я должен был участвовать, всецело зависело от Варташевского. Кто его не знал? Молодой бог! Силач, красавец, 23-летний полковник, первый летчик… Успех везде — покоренный мир под ногами, потому что он лежал всегда под его аэропланом, неисчислимые победы над воздухом, над капризами машины, над душами подчиненных и товарищей, над сердцами женщин, а среди них — покоренная… Мария Диаман! Слышали? Еще бы! Великолепная опереточная актриса, сводившая с ума американских миллиардеров, экзотических принцев, французских критиков и немецких философов. Недурно? Так вот, она стала возлюбленной Варташевского… 23 года, жизнь, молодость, счастье, двойная слава: она и он!.. Тут то и случилось. Ночью я приехал к нему. Условленный знак был — стук в дверь.

Михаил Иванович показал: согнув указательный палец, он стукнул о дверь. И в тот же миг с другой стороны в ту же дверцу раздался тоже стук. Я вздрогнул. Хозяин раскрыл глаза. Сутулый адвокат приподнялся и покинул стеганое кресло.