Вадим Черников - ПОМОРСКИЙ СКАЗ. Про море Студеное, про войну Великую, да про то, как Севостьян и Северьян Мангазею-страну искали

Царь морских просторов. Однажды, давным-давно, унесло в бурное открытое море судно (коч) с кулойцами (жителями с. Кулой). Носило их по морю двое суток, а на третий день наступило затишье, погода улучшилась. Кулойцы пришли в себя, огляделись – на море штиль, вода не всколыхнется, неподалеку каменистая отмель, а посреди нее сидят три чудища – Солнце, Ветер и Мороз. Услыхали кулойцы, что спор идет – кто из чудищ на море главный. Увидали три чудища кулойцев, подтащили их судно к отмели, причалили его и кричат: «Говорите скорее, кто из нас самый сильный на море? Кого назовете, тот на морских просторах царем станет». Кулойцы посовещались и отвечают: «Все вы трое сильные. Но самый главный среди вас ветер. Он и является царем морских просторов». Тут мороз рассердился, набросился на кулойцев, хотел их застудить, заморозить. Но ветер говорит им: «Не бойтесь, я дуть перестану, а мороз без ветра не очень сильно морозит». Не стал дуть ветер, мороз уменьшился, ощипал-пощщипал и оставил кулойцев в покое. Тогда солнце взъярилось, стало жечь и припекать кулойцев. А ветер опять их успокаивает: «Не бойтесь, я подую, а с ветром солнце не сильно припекает». Поднялся ветер на море, солнце и отступило. Тут начался прилив и судно стало относить от каменистой отмели. Подняли кулойцы парус и с попутным ветром быстро доплыли домой. С тех пор ветер на море действительно сильнее всех – он над всеми власть имеет.

Мальчик вежливо кивнул, старушка ответила и тут же прикрыла мутные глаза, давая понять, что на сегодня сказы кончились. Парнишка понял и уставился в окно, видимо, переживая рассказ и обдумывая некоторые подробности.

Откуда-то сбоку, из темноты, зашипел сиплый мужской голос. Невидимый доселе пассажир проснулся. И решил выразить мнение в том, что только что слышанный им сказ старуха рассказала на неведомом языке, напоминавшем сор во рту. Не понять даже – русские или нет, мол. Старушка приоткрыла глаза, увидела того, кому принадлежит голос, отметила и снова задремала, не удостоив того ответом. Мальчишка посуровел, поискал поддержки у взрослых, но мать спала, а бабушка делала вид, и он снова отвернулся к окну. Не встречая отпора, голос осмелел, и из угла высунулась какая-то лисья, вытянутая мордочка – лицо мужчины лет пятидесяти. Он мелко, по-интеллигентски озирался по сторонам, готовясь нырнуть обратно в темень, но опасности, кажется, не было. Потому он потребовал ответа о принадлежности языка. Старушка открыла глаза и ожгла его ледяным-синим, разъяснив, что язык этот зовётся поморска говОря. Искони на ём они… Мужчина понял, разочаровался, махнул рукой – почвы для научного диспута не намечалось, подытожил: мол, бабьи байки это.

Неожиданно скоренько разогнулась женщина, потёрла щёку, на которой лежала, стрельнула зелёными молниями глаз, а за нею уже выглядывал серьёзный сын. Женщина сердито оборвала мужчину, разъяснив ему, что они не бабы, а жонки. А бабами-то сваи забивают. Мужчина на несколько секунд опешил, неожиданно рассмеялся и стал похож на обыкновенного учителя. Заторопился, разъясняя, что он и есть учитель русского, едет из эвакуации в Архангельск по разнарядке, наткнулся на взгляд моряка, извинился и пропал в полумраке. Старушка промолвила, мол, ничё, и всё вновь улеглось, лишь учитель что-то шептал, запоминая и постигая изначальные устои далёкой поморской земли, куда его направили из Куйбышева, где он всех понимал и его все тоже понимали или хотя бы делали вид.

Захлопали гулко двери в конце вагона, следом за звуками раздался тихий подсвист, и трое мужичков мигом испарились из вагона вслед за «свистуном», стоявшим в тамбуре на шухере. Неслышной гурьбой ушли они в начало поезда, тихо прикрывая за собою двери. Вовремя, потому что в другом конце вагона появился милицейский наряд: сержант и ефрейтор в добротных, синего сукна шинелях и новеньких скрипучих ремнях. Младший светил небольшим фонариком, оба смотрели на пассажиров – один тревожным и нарочито внимательным, а второй просто намётанным взглядом. Сержант, судя по всему, проводил практическое занятие со своим напарником: он шёл сзади, изредка указывая ефрейтору на его оплошности тем, что останавливался перед незамеченной в углу подозрительной личностью и негромко требовал предъявить документы.

Ефрейтор то и дело вынужден был конфузливо возвращаться и светить старшему фонариком. После чего тот разрешал -можете следовать!– ехать и пара снова двигалась по вагону. Дойдя до моряка, ефрейтор решил проявить бдительность первым и навис над ним всё с тем же требованием предъявить документы. Сержант молча остановился за ним, внутренне посмеиваясь над молодым, но авторитета власти терять было нельзя. Поддержал его и одновременно снова подучил-подначил, козырнув и представившись сержантом Евсеевым. Моряк перевёл спокойный взгляд на ефрейтора, и тот тоже представился, оказавшись ефрейтором Смирновым, неловко переложив при этом фонарь из правой руки в левую. Луч жёлтого света запрыгал по стенам и потолку, высветив заинтересованные лица инвалидов. Пожилой, как ни в чём не бывало, уже сидел пряменько, смотрел живыми глазами, а молодой лишь поднял взгляд, так и не отняв подбородок от становившегося всё более удобным костыля. В поморской семье теперь спала только дочка. Неожиданное приключение доставило всем приятное любопытство, столь нужное в долгой дороге. Расшевелить молчаливого морячка милиция всё-таки может.