Поль Монтер - Близнецы из Лиможа

Дом сводни мало чем отличался от таких же облезлых строений по соседству. Да и сама прихожая была грязной и мрачной. Хотя, сказать откровенно, тёмные и гнусные дела, что вершились в этом пропащем месте, вряд ли заслуживали лучшего. Но тяжёлая гобеленовая занавеска, успевшая покрыться плесенью от вечной сырости, скрывала довольно сносную комнату, что, по мнению Клариссы, была ничуть не хуже будуара в домах зажиточных горожан. Почти треть комнаты занимала огромная кровать под балдахином, украшенным кружевным пологом. А вдоль стен громоздились сундуки и баулы, доверху набитые разным добром. Сорока с интересом наблюдал за хозяйкой, пока она, торопливо миновав прихожую, не вошла в комнату и не опустила ребёнка на постель.

– Вот дьявол! Кло, ты ума лишилась – класть эту хворую замарашку на покрывало! А вдруг девчонка начнёт блевать, или ещё хуже, обмарается!

– Заткнись, жеребчик! – бросила женщина, укутывая ребёнка своей шалью. – Чего вытаращил глаза, словно рак в кипятке? Можно подумать, ты изрядно потратился на это покрывало или гнул спину, чтобы на него заработать. Ещё раз вздумаешь указывать мне, что делать, станешь ночевать на порожнем мешке возле двери, а Сьюзи будет нежиться в постели на твоём месте.

– Сьюзи?! – растерянно переспросил Сорока.

– Да. – Пожала плечами женщина. – Я решила назвать её Сюзанной в честь святой Сусанны. Пожалуй, на небе сбросят мне ещё пару грешков за эдакую идею. А теперь захлопни пасть, не то проглотишь паука, и сбегай за Анри Пиявкой.

Пьер покорно вышел из дому и только теперь дал волю гневу, со всей силы пнув бездомного пса, жавшегося к ограде. Вот незадача, в Клариссу словно бес вселился. Она попросту помешалась на чёртовой девчонке. Не дурно, если маленькая грязнуля отойдет к Господу ещё до его возвращения.

Анри Пиявка, как всегда, едва держался на ногах. В его грязной всклокоченной бороде застряли крошки и несколько соломинок. Видно, пьянчуга успел заснуть прямо в амбаре, уткнувшись в тюк сена лицом. В прошлом старик Анри был недурным аптекарем, но тяга к выпивке лишила его достойного ремесла и мало-мальского уважения. И даже родные дети погнали его прочь. С тех пор он обитал в самой грязной части города и знался исключительно с людским отребьем. Но, даже опустившись на самое дно, Пиявка не оставил своего губительного пристрастия. До сих пор старик не помер с голоду только оттого, что сброд в квартале бедноты время от времени нуждался в помощи лекаря, а ни один приличный доктор сроду не сунулся бы в это славное местечко. Анри громко икнул и всплеснул грязными руками.

– О! Если меня позвали принять младенца, то я опоздал. Видно, мадам уже счастливо разрешилась сама, – загоготал он, указывая на девочку и хлопая себя по тощим коленкам.

– Эй, папаша, здесь не рыночная площадь и нет зевак, что оценят вашу шутку, – хмуро пробурчала Кларисса. – Делайте что положено и получите полтора экю.

Пока старик, покачиваясь и непрерывно икая, осматривал малышку, Пьер нетерпеливо переминался с ноги на ногу, в надежде услышать вердикт о скорой гибели больной. Анри приложил заросшее жёсткими волосками ухо к груди малышки, затем положил руку на потный детский лоб.

– Ну что сказать, хозяйка. Я хоть и хватил с утра пару стаканов, но вижу яснее ясного. Девчонка насмерть простыла. Уму непостижимо, какая неженка. Подхватить эдакую хворь летом… Ни дать ни взять маленькая сеньора, что привыкла к хорошей еде и тёплой постели. Вот что, мадам, по всему, эта ночь станет для неё решающей. Коли не преставится к утру, стало быть, проживёт до старости. Девчонку следует закутать и приложить к ногам нагретый кирпич. Когда она вспотеет, словно мышь, хворь покинет её тело. Ну и после корми её хорошенько и не позволяй мёрзнуть. А больше ей ничего и не нужно. Конечно, можно поставить малявке парочку пиявок – они высосут дурную кровь.

– Ещё чего! Ты вовсе ума лишился?! – бросила сводня. – Она и так худа, как птичка. Вот деньги – и проваливай.

Старик невозмутимо принял плату и, покачиваясь, направился прочь.

Возможно, желание Паучихи получать всё любой ценой или советы старого пьяницы оказались дельными, но через несколько дней девочка и впрямь поправилась и, сидя посреди широкой постели, укутанная в залоснившуюся и облезлую меховую пелеринку, с аппетитом уплетала всё, чем пичкала её Кларисса. Беднягу Пьера аж с души воротило, когда эта грубая неотёсанная женщина с пронырливым взглядом нежно ворковала: