С. Роков - Сумерки невидимого. Наследственность Бога – 2

Это касается и тех, кого мы введём ему в окружение, и этих… московских генетиков. Все должны работать на нас! … но! – вслепую.

Непонятны были Игнатову все эти восторги нашей либераствующей российской публики по Англии и Лондону конкретно. … Ах, Биг-Бен! … Ах, Трафальгарская площадь! … Ах, Букингемский дворец! … Ооо! Её Величество Королева! … Не видел он ни красоты, ни величия особого во всём этом. И «старой доброй Англией» даже не пахло. … Негров, азиатов и арабов всяких навалом…

Может, конечно, в Петре Михайловиче сидела старинная вражда предков и всего русского народа к «туманному Альбиону», лживому, абсолютно эгоистичному и жестокому? … Ну да… Сидеть-то она сидела, безусловно; историю никуда не выбросишь. Но, ведь и с немцами у нас были ещё ой-какие «неувязочки». Начиная с Александра Невского и кончая последней войной. Но, к немцам у Игнатова было уважительное и даже сострадательное отношение. Что им, что нам – крепко пришлось хлебнуть горюшка. А кто-то с этого нашего общего горя жил, и жил не плохо.

Самое яркое впечатление у Игнатова об Англии осталось от местного белого населения, исконных англосаксов. Правда поразили они его не своей тягой к свободе, не своей «самой древней в Европе» демократией… Игнатов совсем не чувствовал себя ангелом… но поразили они его степенью своей порочности. … Столько пьяни! … Все курят и пьют без перерыва, начиная от подростков любого пола до стариков. Татуировки… И обдолбаных наркотой хватает.

Пётр Михайлович, когда оказывался в незнакомой стране или местности, начинал всегда обшаривать методично окрестности, знакомясь с обычаями местных обитателей. Зашёл он и в лондонские забегаловки попробовать местного пивка и поглазеть. Смотришь, залезает такая вся перекосившаяся развалина, бабка с сизым носом и дымящейся сигаретиной, кряхтя, на табурет перед стойкой, и, прислонив к ней костыли, заказывает стакан спиртного… В общем, такого борделя и такого быдлячества он никогда не встречал.

Вспомнил Игнатов, как смеялся когда-то над словами, как он полагал тогда, несведущего Максима Максимовича из «Героя нашего времени» Лермонтова, когда Максим Максимович изрекал фразу, типа – «англичане… так они всегда были пьянь пьянью». … Видно, Максим Максимович знал, что говорил… национальная традиция, так сказать… да-с.

Доктор Грэвс, на переговоры с которым и приехали русские, произвёл на них сильное впечатление. Для Зварского, Ковалёва и даже для Игнатова, профана в генетике, он был очевидным научным светилом.

Каждое научное светило обязано иметь сумасшедшие идеи, которые были бы непозволительными и чуть ли не аморальными своей парадоксальностью и дерзостью для простых смертных научных «муравьёв», которых за подобные мысли их же «братья» по науке быстро бы линчевали, сожгли, а пепел развеяли над океаном. Не понятно, много ли имел таких сумасшедших идей Грэвс, но одна – точно была.

«Светило» было ростом ниже среднего, худое, с непропорционально большой головой. Впрочем, возможно, это впечатление непропорциональности придавали ему его длинные, торчащие кверху белоснежные волосы, расширяющимся конусом произрастающие из гениальной головы. Грэвс был чрезвычайно энергичен; казалось, что электричество переполняло его, время от времени разряжаясь при движениях его тела, взгляде глаз и во время речи. Возраст его трудно было определить точно. Игнатов во всяком случае дал бы ему лет 65—70, но физически он выглядел очень и очень неплохо.

Как и положено, «светило» сопровождал «спутник» в виде переводчика, весёлого компанейского малого по фамилии Нагинский, польско-белорусского происхождения. Для Игнатова «малым» был любой приблизительно одного с ним возраста или моложе. Нагинский… которого Грэвс звал Майклом, а Игнатов – то Майклом, то Мишей… когда Грэвс не видел, мимолётной мимикой с элементами пародии довольно уморительно демонстрировал собственное отношение к произносимым Грэвсом пророчествам относительно перспектив работы.

Сначала Грэвс водил гостей по лаборатории, показывая её возможности и современное уникальное оборудование. По его словам, их организация имела более десятка аналогичных лабораторий по всему миру.

– Нам бы хотелось, – милостиво изрекло «светило», – чтобы наша совместная работа позволила таким же образом укомплектовать и вашу московскую лабораторию. Зварский с Ковалёвым были в лихорадочном ожидании счастья, охали и ахали, краснели и утирали платками пот, выступающий у них даже под кондиционерами. Игнатов, ни черта в этом не понимавший, был спокоен, как спящий слон после еды. Но, настало время и Игнатову навострить уши и подпасть под увлекательный, завораживающий каток научных мечтаний Грэвса.