Константин Кислов: Рассказы Матвея Вьюгина

— Здорово царапнуло?

— Не знаю пока… Вроде бы ничего, подходяще. Что поделаешь…

Он долго молчал, перебирая побледневшими пальцами край солдатского одеяла, потом спросил:

— А как там?

— Порядок. Оружие взяли, контрабанды пудов пятнадцать. Наверное приказ будет, премируют…

— А я знаешь, все время о присяге думал. «Я сын трудового народа…» — сказал он. — Нет во мне такой силы, чтобы позабыть ее, из головы выбросить… И когда упал, сознание потерял, от земли вроде бы оторвало меня и понесло куда-то, а все равно слышу: «Я сын трудового народа…» Больше ничего не помню… Скажи, товарищ Вьюгин, только не обманывай, — глаза у меня целы или нет? Честно скажи, не бойся. Я ведь и в самом деле сын трудового народа. Мне на худой конец и безглазому работа найдется. Душа жива, руки целы, значит, работать буду…

— Ну, чего ты зря беспокоишься, — уговаривал я его. — Тебе, наверно, нельзя так переживать.

— Кому нельзя, а мне можно… Я комсомолец, и недосуг мне валяться здесь, товарищ Вьюгин. Жалко — послужил мало, доверие наших рабочих оправдал не полностью.

— Да как же не оправдал?!

— Не полностью, товарищ Вьюгин! С границы прежде времени уходить придется…

Напрасно он так тревожился. Лекпом сказал мне, что ранение у него нелегкое, долго пролежит, в госпиталь повезут, но постепенно поправится. Бандит выстрелил ему в грудь, когда он кинулся на него, чтобы схватить живого. Выстрелом опалило глаза, а пуля прошла навылет. Узнал я это и опять прибежал в санчасть.

— Все в порядке! Не только глядеть, но и на границе служить будешь. Все будет у тебя хорошо, дорогой ты мой товарищ Никифоров, только лежи спокойно и не волнуйся… Все будет хорошо!

Хна — краска для волос.

Терьяк — наркотик.

Показчик — боец, находящийся в укрытии поблизости от мишеней во время стрельбы, показывающий и сообщающий ее результаты.

В Иране многие мусульмане красят бороды в красный цвет.

Хурджум — переметные сумы из ковровой ткани.

Елгун — тамариск (азербайджан.).