Андрей Репин - Тень Земли - Снег

Кузнец Никита – общепризнанный лещанский воевода – в очередной раз спустил тетиву, и новый троглодит опрокинулся на землю. Его тело покатилось под гору и застряло в кустах дикой вишни. Никита Андреевич нащупал в колчане последнюю стрелу и вновь прицелился. На этот раз он промахнулся – тощий троглодит припал к земле, до него было слишком далеко. Лещанин снял опустевший колчан и крикнул своим:

– Берегите стрелы, ребята, цельтесь в ближних!

– У меня уже пусто! У меня ещё три осталось! На копья их возьмём, воевода! – ответили ему со всех сторон.

– Пора за вторые колчаны браться! – воскликнул Гаврила, обращая сияющий взор к отцу своей невесты. – Мы ещё столько же положим, батя.

– Нет, сынок, повременим, – ответил ему Никита Андреевич, и крикнул остальным: – Вторые колчаны не трогать!

Лещане растянулись на гребне горушки среди редких деревьев. Их родное село было как на ладони, и даже в полутьме они хорошо видели цель. На склоне лежали тела убитых троглодитов. Кое-где изредка переползали или перебегали раненые. Внизу свежие отряды врагов сливались с тёмными бараками и заборами. Чёрная масса копилась и волновалась, выплёскиваясь на открытые места, и лучники с беспокойством ожидали настоящей атаки. Но над головой шумели родные, знакомые с детства деревья, сзади, как надёжная крепость, стоял Лещинный лес, наполняя мужеством сердца своих защитников. Люди были уверены, что в случае опасности лес прикроет их, задержит погоню.

„Засады мы уничтожили, – думал Никита. – Путь к отступлению открыт. А им ещё в гору бежать – успеем уйти, если повалят снизу“.

Но чем темнее становилось вокруг и чем дольше тянули враги, тем тревожнее было на душе у воеводы. Ему не нравилось, что битва затягивается, что скоро наступит ночь. Для прирождённых охотников, каковыми являлись лещане, ночёвка в лесу – обычное дело, хоть в дождь, хоть в снег, но сейчас следовало принять в расчёт и другие соображения. С одной стороны, негоже уходить, пока не растрачены стрелы, а с другой стороны, каждый час промедления на руку врагу, если враг что-то задумал.

Троглодиты, оставшиеся в живых после второй атаки, убрались со склона, лещане откладывали луки и открывали фляги с водой. Послышался беззаботный смех. Никита Андреевич прислонился спиной к шершавому стволу, закрыл глаза и потёр потной ладонью горячий лоб. Тьма заметно сгустилась, хотя до заката оставалось часа два, а то и больше. Тучи, казалось, повисли ниже сосновых верхушек. Ветра не было, а сосны шумели, словно прогоняя кого-то.

„Колдовство, не иначе, – решил воевода. – Ну, колдовством они нас не возьмут, разве что попугают“.

– Как думаешь, батя, чего ждут поганые? – спросил Гаврила (он расположился у соседнего дерева). – Измором, что ли, берут нас? Может, пора нам уходить?

– Вот те раз! – усмехнулся Никита. – Навоевался уже? Кто только что грозился побить поганых больше, чем побито? А теперь что же – хвост поджать и в кусты?

Гаврила обиделся:

– Вот всегда ты так, Никита Андреевич! Слово скажешь не то, а ты уже по-своему повернёшь. Будто я самый дурной! И ведь согласился отдать за меня Ольшану…

– Да, согласился, потому что любит она тебя такого. И потому ещё, что нынче дочери не очень-то слушают родителей. И ещё скажу, что отец твой – человек основательный. Может, и ты таким станешь со временем. А ты, хоть и не дурной, конечно, однако добрые люди не бегут из родной деревни невесть куда. И дочку мою сманил. Ежели б не Глеб, то ехали бы вы сейчас по степи, а дома, значит, хоть трава не расти! Теперь, хоть в беде, да вместе, и то ладно.

– Ты прости меня, батя. Если бы мы ушли, как хотели, да если бы я узнал потом, что случилось, то лучше бы мне и не жить вовсе. Мне уж отец втолковал.

Гаврила задумчиво прищурился, глядя куда-то вдаль, и переломил веточку, которую вертел в руках. А потом добавил:

– А всё же… Вот, прогоним врагов, и уйду я на восток. И возьму с собой всех, кто захочет. Только если Ольшана скажет оставайся, останусь.

– Да, скажет она тебе! – грозно нахмурился воевода. – Такая же упрямая, не знаю, кто из вас умнее.

– Если суждено, пусть Василий Доброе Солнце благословит нас.

– Не отец родной, стало быть, а иноземный князь! Обидел ты меня, парень!

Никита угрожающе повернулся к юноше, но увидел что-то в его глазах и смутился, сам не зная почему.

– Ладно, говорено было уже не раз, да всё без толку, – вздохнул он. – Думаю я, окружить нас на этой горе хотят поганые. Что скажешь, сынок?