Ирина Фургал - Возвращение солнца. Цикл «Деревянная сабля». Книга первая

Я долго-долго стоял перед зеркалом в спальне. Настолько долго, что у меня занемели и стали тяжёлыми ноги, когда кто-то осторожно сдвинул меня с места и посадил на кровать.

– Петрик? Что, уже вечер?

– Ещё утро, – ответил Чудила. – Я отправил восвояси всех твоих взрослых, а Рики велел вытирать со стола. Я сказал, что ты будешь хорошим мальчиком, пусть отвяжутся.

– Я опасен для Рики, – пожаловался я.

– Враки. Я убедил всех, что нет. Довели ребёнка до слёз. Я поклялся, что ты будешь пить всю ерунду, что привёз Шу, и они уехали. Рики останется здесь.

Я уткнулся лицом Чудиле в грудь.

– Спасибо, Петрик.

– Пожалуйста. Не забывай три раза в день выливать на грядку по ложке микстуры. Выбери самый больной корнеплод.

– Что ты узнал?

– Король сделал ошибку, вот что. Он поторопился отдать приказ моему начальству – и Корков арестовали без существенных доказательств. Но теперь уже все твердят о заговоре, раскрытом тайной полицией. Нас с тобой это не должно касаться. Наш дорогой король выкрутится. Корков пожурят и отпустят, как его величество и обещал. Зная, что всем известно о заговоре, Корки притихнут. Боюсь, что перестанут цепляться к тебе, и твоя жизнь станет скучной. Успокойся, Миче. Я же сразу сказал: может, всё к лучшему.

– Успокоиться?

– Да. Может, тебя это утешит, но вместе с именем Миче склоняют имя Петрика Тихо. Но я не переживаю. Подумаешь!

– Что мне делать?

– Первое, – начал загибать пальцы Чудила, – приберись в спальне родителей. Топор положи себе под подушку, но никому об этом не говори. Второе: вспомни, что у тебя рабочий день.

– Я опасен для клиентов, – простонал я, но Петрик лишь хмыкнул:

– Не чуди, – сказал он. – На-ка, выпей горячего чаю – и бегом!

– Куда?

– Поднимать флаг, конечно.

Прошло чуть больше двух недель, и наступил последний летний месяц. Это по календарю. Но у нас же не север, и мы не грустим по этому поводу. Ещё долго-долго будет жарко, ещё осенью мы будем купаться в море, ещё налетят в наш город стаи северян, желающих продлить лето и прибавить работы докторам из Лечебницы наверху. Уже закричат перелётные птицы, пересекающие море в сторону родины Далима, а мы будем совершать пешие и конные прогулки в горы, жечь костры и бродить по полянам босиком. Наши женщины варят варенье – и над улицами стоит сладкий запах. Цветут цветы в садах – о, как они цветут! Жужжат и мешаются ошалевшие осы, бегают и верещат мальчишки, радуясь, что всё ещё каникулы, на рынках шумно и интересно. Как ярко море! Как далёк маленький парус, жёлтый парус Натиной лодки!

Я уже закончил приём. Я сидел в собственной лодке, а рядышком – Рики и, кто бы вы думали? Лала Паг. Я выделил обоим по удочке, а сам не сводил глаз с далёкого знакомого паруса. Устроившись на лавке, Чикикука поглядывала то на меня, то на Натину лодку.

– Правь к ней, – сказал Рики. – В море Нате некуда будет деваться.

– Она меня разлюбила, – грустно вздохнул я. – Разлюбила, не хочет мириться. Ну и поделом мне. Я не стану приставать к Нате, нехорошо это. Наши дороги разошлись.

– Но так нечестно! – Рики взмахнул удочкой и заехал Лале в лоб. – Должна же она немножко тебя понимать.

– Если не понимает, зачем она вообще тебе нужна? – спросила Лала. – Полюби другую девушку.

– Мала ещё рассуждать, – пробормотал я и отвернулся. Дети притихли. Наконец Рики подал голос:

– Миче, а Миче, может, она жалеет, что поссорилась с тобой?

– Если женщина называет мужчину трусом, значит, потом уже не пожалеет.

– Она плохая, – разозлился мой братец и получил за это подзатыльник.

Да, вначале я делал попытки помириться с Натой, но она не хотела меня видеть, не хотела говорить со мной, я понял, что уже ничего не вернуть. Мне было плохо, но я решил, что переживу. Я никогда не женюсь. В конце концов, так лучше для Наты. Её не убьют за то, что она моя жена.

– Он плачет? – шёпотом спросила Лала.

– Не лезь к Миче, – тотчас встал в стойку Рики. – Смотри – у тебя клюёт.

Я дошёл до того, что перестал выливать на грядку пойло доктора Шу, и пил его сам. Я просто понял, что не выживу, умру от недосыпа, тоски и страха, который усиливался день ото дня. Я вечером ложился с ним в постель и утром, просыпаясь, смотрел в его глаза. Я понял, что действительно болен, что не имею права связывать свою жизнь с Натой и делать её несчастной. Я задумывался о том, чтобы закрыть своё дело и вернуться в магазин отца. Мне казалось, что мои гадательные принадлежности говорят неправду и перестали меня слушаться.