Григорий Володин - Синий луч

Но как-то Винер зашел в комнату, где производился опрос, раньше обычного. В ней никого не было. Он полистал журналы. С больших страниц на него смотрели изможденные лица, провалившиеся в орбитах глаза голодно блестели, а одеянием этим людям служила страшная рвань.

«Неужели это правда? — вновь подумал Курт. — Неужели русские так обращаются с вернувшимися на Родину?»

Он вспомнил, что писали фронтовые немецкие газеты о пленных у русских и как он жил в плену, и ему не верилось, что так поступают в России с перемещенными лицами. Ведь даже с эсэсовцами, которые жгли и терроризировали мирное население, русские обращались хорошо и, только выявив преступление, отдавали их под суд. А сейчас возвращались свои, угнанные силой оружия… Как же так? Ведь это фотографии? И под ними фамилии людей, когда-то бывших в этом лагере и уехавших в Россию?..

Курт, тяжело вздохнув, закрыл журнал. Доставая из кармана сигареты, он уронил мундштук. Тот, ударившись о пол, закатился за кресло в углу, на котором иногда сидел Крузе. Винер нагнулся и, не обнаружив мундштука, отодвинул кресло. За ним оказалась небольшая дверка в стене. Курт, быстро оглянувшись, раскрыл дверку. В большой нише стоял магнитофон.

«Так вот почему мы не ведем записей! — вдруг догадался Курт. — Все записывается на пленку».

Торопливо поставив кресло на место, Курт поспешно вышел на крыльцо. Облегченно вздохнув, радуясь, что его никто не застал около магнитофона, он посмотрел на окружающее его уже другими глазами.

Для чего лагерь обнесен этой высокой железной сеткой? Для чего по загнутым вовнутрь концам трубчатых стоек протянута колючая проволока? Почему лагерь охраняется полицией? Почему живущие здесь люди не могут свободно ходить по Берлину?

Курт сошел с крыльца и медленно зашагал по чисто подметенной дорожке мимо бараков. Выкрашенные в зеленый цвет, похожие один на другой, они растянулись ровными рядами на большой территории. Дойдя до просторной площадки, посреди которой высилась трибуна, Курт остановился. Сюда же спешили жители лагеря. Шли все — и молодые, и пожилые, и совсем старые мужчины и женщины, подходили подростки, бежали дети. Вскоре собралась большая толпа. Привалившись спиной к дереву, Курт стал внимательно наблюдать за происходящим.

«Как же так получается, — подумал он, — столько людей изъявили желание вернуться в Россию, а в лагере народа ничуть не уменьшилось? Новые приходят? Откуда? Остальные лагери за Эльбой. Не везут же всех сюда, чтобы узнать их желание?..»

Из ближайшего барака вышел высокий бородатый старик. Увидев его, Курт вздрогнул. Как так? Ведь месяц назад он переводил ответы этого старика помощнику коменданта Флику. Да, Курт хорошо помнит его. Старик назвался мастером-сталеваром. Да, Флик обещал немедленно отправить его в Восточную зону. Почему же он здесь?.. Курт шагнул наперерез старику и, загораживая дорогу, спросил:

— Послушайте, господин… я не помню вашей фамилии, но почему вы до сих пор в лагере?

Старик пристально посмотрел на Курта; признав в нем переводчика, нахмурился. Потом, обойдя его, спросил:

— А где же мне быть?

— Вы хотели уехать в Россию. Вы передумали?

Старик еще пристальнее посмотрел на Курта. Тот растерянно и как-то обиженно улыбнулся.

— Мне отсюда можно уехать, — старик поднял большую руку, — только туда! — махнул на запад и тотчас замешался в толпе.

Курт тревожно шагнул за ним и почти столкнулся с коренастым, суровым, седым русским. Он, видимо, внимательно слушал разговор Курта со стариком. Курт, поискав взглядом старика и не найдя его, отошел к дереву.

Около микрофонов появился хорошо одетый оратор. Жестом человека, привыкшего к трибуне, он оперся руками на край и громко заговорил:

— Господа! В сорок первом году, раненый, я попал в плен к немцам. Чудом мне удалось бежать в Англию. Я, пожалуй, рассказал бы вам об этом очень подробно, но это очень длинная история! — Он провел ладонью по лбу, убрал прядь волос, свесившуюся вниз, и посмотрел в сторону, словно искал стакан с водою. — Короче говоря, перебрался я в Англию. И вот там меня разыскал вербовщик одной металлургической компании из Америки. Я тогда, как и вы теперь, господа, не мог поехать за океан. Далеко уж очень. Долго думал. Хотел в английскую армию вступить, не взяли. Военнопленные, мол, не имеют права воевать в этой войне, жди, мол, другой.

По толпе прокатился недобрый смешок. Курту вдруг показалось, что он где-то уже видел этого оратора.