Георгий Хлусевич - Гоп-стоп, битте!

Мальчик с удовольствием накатил бы грамм двести водочки и залакировал бы ее потом кружкой холодного терпкого пива Jever, но он слишком хорошо знал деда.

Михаэль успел отметить на его пергаментных щеках слабый румянец, что было несомненным признаком волнения опы [7] Der Opa — дед ( нем. ). , приплюсовал к этому парадный костюм, перенос трапезы из столовой в кабинет, чтобы беседу не могла подслушать прислуга, суммировал наблюдения и протянул руку к бутылке мозельского.

Дед молча одобрил его выбор, произнес как молитву: «Gott segne den Winzerstand und das deutsche Vaterland» [8] Gott segne den Winzerstand und das deutsche Vaterland — Боже, благослови виноделие и отчизну ( нем .). — и наполнил бокал.

Затем поднял бокал. Прищурил по-снайперски один глаз. Отодвинул искусно граненый хрусталь на расстояние вытянутой руки, чтобы пламя ближайшей свечи полностью скрылось за контуром бокала и свет его лучей пронзил насквозь его содержимое.

Легким круговым движением окатил рубиновой волной хрустальные стенки, поволновал и успокоил вино, оценил цвет и прозрачность напитка; сказал, как выдохнул, традиционное prost [9] Pros(i)t — на здоровье ( нем .). , сделал большой глоток и произнес самую длинную речь в своей жизни.

Но сначала подвел внука к большому зеркалу, стал рядом и обратил внимание Михаэля на их поразительное сходство.

— Какие выкрутасы позволяет себе генетика? Ты похож на меня больше, чем на своего покойного отца.

После второго бокала дед уточнил:

— У тебя такие же синие глаза и такие же сильные ляжки, как у меня в молодости, а это значит, ты будешь таким же жеребцом, каким был я. Ляжки важнее бицепсов, потому что в них кроется мужская сила.

Третий бокал настроил деда на философский лад:

— Вчера ночью я прочел у Шиллера, а в нем я, чтоб ты знал на будущее, храню оригинал довоенного плана Инстербурга с точным указанием месторасположения дома твоего прадеда, так вот, вчера я прочитал: «Судьба и в милости мздоимец. Какой, какой ее любимец свой век не в бедствии кончал?» Бедствие — это что? Голод, холод, утрата близких? Да, это бедствие, конечно, но не все же голодают в старости, трясутся от холода и часто хоронят родных. И тем не менее бедствия не избежать. Почему? А потому что Шиллер имел в виду совсем другое. Он имел в виду то, что не минует никого, а именно — старость! А с нею немощь, болезни, уход от активной жизни и, как следствие, забвение. Люди вообще, чтоб ты знал, умирают не от старости. Они умирают от забвения. Но и активная старость не безгранична. Я думал, что мне сносу не будет, и вот… — Дед замолчал, прикончил бутылку и, сам того не подозревая, стал вдруг на сторону ненавистного ему основателя Первого Интернационала, провозгласившего главный жизненный принцип: «подвергай все сомнению».

— Какой, интересно, Arschloch [10] Arschloch — (дырка в заднице) распространенное немецкое ругательство ( нем .). придумал, что «о мертвых либо хорошо, либо ничего»?

— Это древние римляне изрекли.

— Ну вот, я и говорю, что все они аршлохи. — Деда непросто было сбить с панталыку. Он потребовал сигару и продолжил, удивляя теперь уже парадоксами: — Человечество резко поглупело с тех пор, как научилось читать. — Дед заметил недоуменный взгляд внука и пояснил: — Один дурак написал, а другие уверовали в печатное слово и стали как попки повторять эту глупость. Как это — «либо хорошо, либо ничего?». А про Гитлера? А про Сталина? Тоже — хорошо?! Ни в коем случае! Следовательно, о мертвых нужно говорить «либо правду, либо ничего».

— Кстати, про Гитлера. — Дед на мгновение задумался. — До сих пор не пойму, как мне тогда удалось избежать виселицы. Ведь после покушения на фюрера репрессивная машина заработала с такой беспощадной производительностью, что до сих пор удивляюсь, как эти головорезы не обратили внимания на мою персону. Рядом, плечо к плечу, стоим с Клаусом на общем фото. Наши родители поддерживали приятельские отношения и раз в год ездили друг к другу в гости. Понимаешь ли ты, что это значило? Смертный приговор для меня. Вот что должно было это значить. Спас господь! А может, среди ищеек со свастикой на рукаве попался умный — такое бывает, — и он выяснил, что после детства наши пути разошлись. Не знаю. Так вот, если бы мой друг детства полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг, в прошлом офицер Баварского кавалерийского полка, снабдил бы портфель с адской машиной еще одним взрывателем и разнес бы бесноватого фюрера на куски, он считался бы избавителем человечества от дьявола или его записали бы в террористы? По всем существующим законам и юридическим нормам он, конечно же, террорист, но я бы лично за Клауса всю жизнь свечки ставил. Наша семья все потеряла из-за Адольфа. Все! Имение под Инстербургом, лучшие в Пруссии конюшни, а в конюшнях чистопородные тракены, — дед со вкусом втянул в себя дым, — но что я мог поделать, когда этот псих развязал войну? Как я мог избежать этой бойни, этой напасти? Как? Я офицер в четвертом поколении, принимал присягу. — Дед задумался, как будто хотел ретроспективно прокрутить варианты уклонения от военной службы в войсках Третьего рейха.