Николай Катин - Париж за углом

– Резинку мы потом в цвет декорации покрасим, и видна не будет, – с облегчением вздохнул Петр.

– Ну, давай, на третий раз, думаю, получится, – продолжил деловой разговор Виктор, – до утра здесь сидим. Не мог ты в своей пьесе что-нибудь попроще придумать?

– Историю никому не дано изменять. Есть у меня, конечно, и авангард, – гордо заметил Петр.

Он закатил в ствол пушки ядро, привязанное на резинке. Отошел в сторону и натянул резину.

– А главное, все это совершенно бесплатно, – как бы открыл Виктор.

– Творчество, дружок – это такое удовольствие… А кто же тебе за удовольствие заплатит? – Заметил восхищенный Петр и еще сильнее натянул резину.

– Ну, что? Можно? – Спросил в нетерпении Виктор.

– Давай! – Махнул рукой Петр.

Виктор достал штырь, удерживающий ядро в стволе пушки, натянутая резина мгновенно вытащила ядро, оно пролетело через всю сцену и ударило Петра в лицо, он с криком побежденного упал на декорации. Виктор подбежал к другу и подал ему руку. Огромный синяк начал медленно вырисовываться на лице у Петра, он встал покачиваясь и пытаясь улыбаться.

– Да, искусство, действительно, требу… – пытался съязвить Виктор.

– Знаю, чего требует! Трудно устоять, когда пушечное ядро в морду! – Петр поглаживал ушибленное место.

– Тебя Жанна не узнает, – хихикнул Виктор.

– Последнее время она и так на меня злится, – как бы согласился с ним Петр и сел на пол. Рядом опустился его друг.

Вокруг витал дух творчества, насыщенный запахом сигаретного смрада, въевшегося в стены и потолок, и особым ароматом, исходившим из угла сцены, где за роялем была небольшая горка испитых бутылок, собравшихся за много лет от прежнего режиссера.

В день премьеры в зале собрались уважаемые люди городка, как говорится, кто себя уважал и уважал рядом сидящего. Не было здесь первых людей – они где-то делали настоящие, как им казалось, большие дела. В первом ряду сидел ветеринар, рядом с ним аптекарь – коллеги, так они думали. Ветеринар любил животных глубоко скрытой любовью лишь по двум причинам: они помогали ему зарабатывать и никогда не жаловались. Двенадцатилетняя дочь ветеринара Кларочка должна была играть на сцене девочку из семейства Виктора, правда, ее черные волосы пришлось спрятать под белой косынкой, что несколько огорчало ветеринара. Аптекарь был здесь по другой причине – ему давно приглянулась Верочка. Когда она заходила в аптеку, он настораживался в ожидании, что Верочка будет покупать какие-нибудь пикантные вещи для женщин. И предлогал:

– Может, вам еще что нужно?

– Спасибо, не надо, – безразлично отвечала Верочка и уходила, плавно и медленно закрывая дверь.

Аптекарю сидеть возле ветеринара было не совсем приятно, он же все время ковыряется с больными животными, «тоже мне доктор». Из двух десятков зрителей можно выделить еще участкового милиционера. Он был не на службе в гражданском, у него еще не совсем умерла мечта юности – стать актером, и он любил власть – одевая форму, чувствовал себя всесильным. В зале по углам забились две-три группы уличных бездельников, видно, соображали на троих. И несколько пенсионеров, которым дома жуть как скучно и пусто.

И вот, наконец, после часового ожидания, с необыкновенным импровизированным звуковым оформлением, напоминающим чириканье воробьев и скрежет тормозов железнодорожного состава, осыпая сидящих в первом ряду, щекотящей в носу пылью, собравшейся за десятки лет, – занавес открыл чудеса. Если бы эту картину мог запечатлеть живописец на холсте, то место ей было бы только в Лувре. Глаза зрителей блестели в темноте, как несколько десятков зажженных и хаотично разбросанных электрических лампочек. Зал замер, потом блестящие глаза зрителей начали медленно шевелиться из стороны в сторону. По залу пошел шумок, потом – шопот, шопот становился все громче и громче. После того, как сидящие на зрительских местах узнали своих знакомых и близких на сцене и обсудили непомерно большой живот у Верочки, сделанный из подушки, после того, как они догадались, что пушка изготовлена из водосточной трубы, и после того, как они восхитились пестрыми костюмами у артиллеристов, и после того, как они успели ужаснуться, увидев на сцене мертвого Виктора с отрубленной рукой, после всего этого – на сцену выбежал Наполеон. Зал ахнул, отпрянул назад, и «лампочки» погасли… на мгновение, но потом эти глаза зажглись с еще большим любопытством и интересом.

На переднем плане, справа на небольшом камне стоял Наполеон (прекрасное перевоплощение Петра), перед ним, левее несколько солдат у орудия, в глубине сцены деревенская бревенчатая изба под соломенной крышей. Перед избой – женщина с вилами в руках, за подол ее платья держались двое маленьких ребятишек, на руках у нее младенец, женщина беременна, рядом стояла Кларочка, здесь же на земле лежал Виктор с отрубленной рукой, в которой зажат топор, рука продолжала шевелиться. И вот голос взбешенного Наполеона: