Александр Берг: Надежда-прим

— Тогда пускай выпадают все! — обиженно буркнул директор. — Все, как один! Седых не жалко!

А всё из-за этих кур! Вечером у него, понимаешь, званый ужин. Приглашена вся родня. А это без малого человек тридцать. Разумеется, без детей и совсем дряхлых стариков. Такая большая родня! Как в Средней Азии! Предстоит, можно сказать, генеральная репетиция послезавтрашней премьеры. А курей для «цыплят табака» нет! И где их взять, если каждую курицу на птицефабрике отпускают по именному указу самого председателя облисполкома. Теперь всё — только по именному указу! В стране — опять военный коммунизм, революция пожирает своих детей! Это как-то можно понять… но при чём тут куры!

Мокров вышел на каменное крыльцо дирекции. Тяжёлые, высоченные сосны подпирали территорию базы с трёх сторон, загораживая небо. С четвёртой стороны — тёмно-зелёное озеро Кисегач. Зимой его можно вдоль и поперек перейти на лыжах, а летом — вплавь не переплыть. Вода и в самый адский зной прогревается только у берега, а дальше — смертный холод до самого дна. Даже с борта лодки или катамарана смотреть на воду страшновато — притягивает, как омут.

Когда шёл к озеру, под ногами скрипели шишки и жёлтая прошлогодняя хвоя. Белка стремительно пробежала по сосне почти до самой верхушки, уронив на голову ядрёную шишку. Ему показалось, что специально. Шишка, как осколок снаряда, просвистела у самого виска. Мокров погрозил белке пальцем.

— Дура хвостатая! Чтоб тебя!

Белка обиделась, заносчиво вильнула хвостом и перепрыгнула на другое дерево.

На берегу озера товарищ директор разулся и пошёл по песку босиком. Песок был жёсткий и холодный, какой-то лунный.

Одно время Мокров считал себя верным учеником загадочного русского знахаря Порфирия Иванова. Для этого регулярно посещал клуб его имени и по ночам читал «Детку». Утром, как завещал учитель, выливал на голову ведро ледяной воды, и, приподнявшись на цыпочки и воздев руки к небу, пытался вдохнуть в себя космические потоки.

Наконец, тело и душа изнемогли в борьбе с самими собой. Как-то раз, набрав поутру полное ведро студёной воды, он долго мучительно исследовал его дно, испытывая нарастающий ужас и сердечную дрожь, потом с отвращением плюнул в ведро и вылил воду прямо на вытоптанную цветочную клумбу.

Но по-прежнему ходил босиком по мокрому песку лесного пляжа, изредка с надеждой поглядывая в небо. А знакомых убеждал, что, мол, Учитель сам запрещал чинить насилие над собой и советовал прекращать любое дело при первом же появлении внутренней дрожи.

У директора же базы отдыха внутренняя дрожь почему-то возникала всегда до начала всякого дела. При одном взгляде на ведро ледяной воды или февральскую прорубь. Дальше шло сплошное насилие.

Стоя у воды, Мокров долго разглядывал противоположный берег, но думал совсем не о нём. Ему пришла в голову поистине космическая мысль: а не накрыть ли сегодня столы прямо на пляже?! Тогда и без «цыплят табака» будет вполне романтично.

Но он тут же содрогнулся от другой, не менее грандиозной мысли, что подвыпившие гости, чего доброго, перетопят друг друга в озере! При плохой закуске и этого самого… полусухового закона люди не то, чтобы разучились культурно пить, но совсем озверели.

По собственным голым следам Мокров вернулся назад, обулся и потопал завтракать к своему домику, стоявшему на самом краю базы, буквально рядом с новой сауной. На пороге его уже поджидала жена с его, Мокрова, дорогой тёщей, и такой же старой, здоровенной бельгийской овчаркой Соней. Соня когда-то была очень злой и даже время от времени покусывала хозяев. Но это было так давно!

Мокров издалека привычно помахал всем им рукой. Жена что-то крикнула собаке, показывая в сторону хозяина, но Соня только безразлично перевела мутные глаза с жены на мужа и безлобно оскалила стёртые клыки.

Подойдя к родным, Мокров кисло оглядел с ног до головы тёщу, но тут же чересчур радушно развёл руками и произнёс свою любимую, на все случаи жизни, фразу:

— Они жили долго и счастливо, и умерли в один день!

Надежда Викторовна Коробейникова с раннего утра была недовольна и жизнью, и собой. Едва открыв глаза, она с ужасом тут же закрыла их. Господи, что это такое — проспать выгул собаки, опаздать на работу и никак не вспомнить, какой сегодня день! А вдруг это — климакс? В сорок-то три года! И она уже — не женщина! И не человек! А что же?

Чтобы хоть как-то прийти в себя, Надежда Викторовна натянула на руку шерстяную перчатку и стала безжалостно растирать согнутые в коленях ноги. Ноги за ночь оттекли безбожно! Надежда Викторовна тёрла изо всех сил, не обращая внимания на боль, но когда кровь, наконец, прилила к ногам и устремилась в голову, ей стало совсем плохо.