Поль д'Ивуа - Тайна Нилии

— Вовсе нет! Этот фургон ходит как по суше, так и по воде!

— Рокко, да ты над нами смеешься!

— Нет, нет… Посмотрите сами: его колеса снабжены лопастями, которые закладываются на спицы, но, по желанию, могут быть откинуты, как настоящие лопасти пароходных колес, и тогда фургон превращается в судно, при том еще в электрическое судно.

— В таком случае, этот доктор Кауфман великий изобретатель!

Слуга многозначительно усмехнулся.

— Просто ловкий человек, ничего более! — сказал он. — Ведь, вам известно, что я служил раньше матросом на судне, крейсировавшем между Марселем, Бриндини и Александрией, и вот, во время одного из наших рейсов, мы подобрали странного вида судно, на котором находился французский экипаж и одна молодая гречанка, владелица этого судна, по имени Анахарсия Таксиди. Судно свое она называла карроварка, то есть фургон-барка. Пассажиры и экипаж этой карроварки были приняты на наше судно, а самое судно взято нами на буксир. Ночью оказалось, что кто-то перерезал буксирный канат, и чудесная карроварка исчезла, а вместе с нею исчез и один пассажир третьего класса, записанный на нашем пароходе под именем Отто Скоппен.

Рокко смолк, и на лице его изобразилось как бы чувство какой-то нерешительности.

— Что с вами? — спросил Джек.

— А то, — ответил едва слышно Рокко, — что этот гость Сирдара, этот новый его приятель, ученый доктор Джордж Кауфман, тот же Отто Скоппен! Я узнал его, а его фургон и есть та самая карроварка, которую я видел тогда!

Тем временем, обогнув правый флигель резиденции Сирдара, молодые люди, в сопровождении Рокко, дошли до широкой аллеи, разделявшей сад на две половины и упиравшейся в резные ажурные ворота, на которых были изображены те же фигуры, что 4 тысячи лет тому назад украшали пилон храма богини Гатор.

Действительно, посреди аллеи стоял странного вида фургон, напоминавший те длинные вагоны, какие случается видеть в поездах европейских экспрессов. Весь он был сделан из выгнутого толя, на весьма массивных колесах, из которых шесть передних были незначительного диаметра, тогда как два задних были чуть не втрое больше остальных и походили на пароходные колеса, с отведенными назад и заложенными вдоль спиц лопастями.

— Видите? — коротко произнес Рокко, указав рукой на странный экипаж доктора Кауфмана.

Он не имел времени подробнее распространиться на эту тему, так как в этот самый момент на крыше фургона появились лорд Льюис Бигген и доктор Кауфман, который держал в руке цепь с крючком на конце; эту цепь он спустил до земли и приказал надеть корзины на крюк. Молодые люди послушно исполнили, что им было сказано, и доктор втащил наверх корзины, а Сирдар обратился к Джону и Джеку:

— Мальчики, — сказал он, — встаньте на страже, как двое часовых, в двадцати шагах впереди и позади этого фургона и не позволяйте никому приблизиться сюда, а ты, Рокко, вернись в людскую, и чтобы никто не смел беспокоить меня теперь ни под каким видом!

Рокко удалился, а молодые люди заняли указанные им места.

— Что бы я дал за то, чтобы узнать, что там происходит, в этой подвижной тюрьме между Сирдаром и этим немцем-доктором! — сказал Джек.

Между тем по бокам фургона раскрылись ставни, обнаружив крошечные, квадратные окошечки высоко над землей, чуть не под самой крышей, походившие скорее на пароходные иллюминаторы, чем на окна экипажа.

— К чему вся эта таинственность? — продолжал Джек. — Очевидно, предмет разговора между английским генералом и неизвестным доктором должен быть очень важный и серьезный, раз Сирдар не удовольствовался стенами своей резиденции и всеми ее затворами и запорами.

«Впрочем, пожалуй, он прав, — подумал юноша, — во дворце не очень-то спрячешься для секретных разговоров!» — и Джек припомнил, как часто сам он невидимо присутствовал при тайных совещаниях военного совета. Над самой залой совещаний находился светлый просторный чердак, прекрасно проветриваемый, который заботливая мистрис Прайс использовала для хранения своих запасов. Узнав его положение, Джек, проделав отверстие в полу чердака и потолке залы, преспокойно растянулся на полу и, прильнув глазом к отверстию, видел и слышал все, что делалось и говорилось в заде совета.

Делал это он из чистого любопытства и никогда никому не говорил, что видел или слышал; и, хотя он в душе осуждал иногда известный образ действий и некоторые политические приемы, но вместе с тем, как настоящий англичанин, радовался успехам и удачам своих соотечественников.