Татьяна Авлошенко - Правило игры

– Ты слышал, Вольга? Монастырь святой Феклы! Обитель вдов, невест, потерявших женихов, дочерей, похоронивших родителей. Никто не смеет тревожить затворниц, если сами они не решат покинуть монастырь. Два шага солнца! Девчонка не пропадет. Принцесса Гризельда не существует больше для своей семьи, Империи, этого мира, пока сама не захочет вернуться.

– Магдалена, мы…

– Мы не можем распоряжаться судьбой девочки? Хорошо, пусть сама скажет, что ей милее – медленное увядание в монастыре или случайный живой выигрыш странствий? Что скажешь, принцесса Гризельда?

«Что скажешь, принцесса Гризельда?» – рявкнули эхом белые звериные морды.

«Что скажешь, принцесса?» – звякнул о стол кубок с красным вином.

«Что скажешь?» – прошелестело где-то за дверью, уползая вглубь дома.

Что?

Затычка неба в щели окна, тщательно выметенный двор, ни травинки не пробивается меж плит, строгая и скорбная – постаревшая, потерявшая – Пречистая Дева взирает на склоненные головы в черных уборах. Навсегда.

Расступившиеся деревья открывают дорогу к морю, до него ровно столько шагов, на сколько осталось сил; ветер в лицо поднявшейся на вершину холма; купол ветвей, пляска костра, напротив глаза, подобные звездам, отраженным в водах Смолены.

– Что ты выберешь, правнучка Берканы?

– Вольга, я хочу пойти с тобой.

Гризельда не заметила, как смолен приблизился к ней. Неслышная текучая поступь жителя леса. Бабушка рассказывала. И следов не остается. Мягким звериным движением Вольга припал на одно колено. Взгляд из-под длинных ресниц вопрошающий, вспоминающий. И грустный.

– А если все, что рассказывали няньки, правда? Если я действительно оборачиваюсь диким зверем и пожираю наивных красавиц?

– Меня воспитала прабабушка. Она говорила мне о тебе.

– Девочка, ты же даже не знаешь, на что идешь.

– А кто, начиная путь, знает, что ждет его в конце?

– И не испугаешься?

– Я правнучка… – она хотела сказать «прославленной императрицы», но передумала, – Берканы Ольгейрдоттир.

Вольга улыбнулся.

– Так ты возьмешь меня с собой? – торопливо спросила Гризельда, опасаясь, не насмешку ли таит эта улыбка.

– Возьму.

– Вот и славно, – сказала Магдалена, подходя к окну и распахивая ставни.

Наверное, небо должно было пламенеть рассветом. Так пелось во всех балладах. Но за окном была темнота и звезды.

– Ведьма… Тварь… Из тех, кого мои братья жгли, рубили, живьем зарывали в землю. Из тех, кто кознями своими погубили моих братьев. Одна из них, та, кто вползла в опочивальню нынешнего императора, кто шипела ему в уши, застила взор, лишала разума, наконец заперта в каменных стенах склепа. Ей уже не выбраться оттуда. А эта жива. Жива, когда братья мои умерли. Она хохочет, она пьет красное вино. Красное, как кровь. Почему ты жива, ведьма?! Божьи Псы, гнусные предатели, охотились за моими братьями, неразумные крестьяне поднимали на вилы каждого, кто носил бурую рясу, те, кто нашел убежище в храме, до конца дней своих не смели покинуть паперть, и дети смеялись над ними, а нищие проклинали их. А теперь ведьмы хохочут! Она пьет красное вино. Красное, как кровь. Доберусь. Достану».

Ночевали у Магдалены. Ну не в монастырь же возвращаться! Хозяйка дома сама проводила Гризельду в комнату на втором этаже и принесла просторную полотняную рубаху – переодеться на ночь.

Свернувшись под одеялом, девушка пыталась рассмотреть комнату, невольно сравнивая ее со своей спальней в Дракенцане.

Не раз прежде, слушая рассказы бабушки, думала она: каково это – стоя на пороге, оглядывать свое жилище, зная, что обратно уже не вернешься? Можно увезти с собой скарб, но как быть со стенами, потолком, с торчащим из стены сучком, на который на ночь вешаешь платье? Протянутая мимодумно рука не встретит нужной вещи, не увидишь, поглядев в окно, того, что давно стало привычным. Только, может быть, во сне, оставив расслабленное тело, добежит душа до родных мест. Да останется еще с каждым днем бледнеющая память.

…Гризельда стояла в длинном коридоре, стены которого сплошь покрывали резные дубовые панели. Полностью одетая, обутая в башмачки, даже украшения не забыла. В руках девушка не держала ни свечи, ни факела. Ни одного светоча не было на глухих, без единого оконца стенах коридора. Но все же было так светло, что разглядеть мельчайшие детали барельефов не составляло труда. Линии резьбы плыли, пересекались, сплетались в картинки. Бредут по дороге пилигримы. Два воина встали спина к спине. Корабли уходят навстречу восходящему солнцу. Палач оперся о топор. Палладин склоняется к руке дамы.