Владимир Гурвич - Преображение

Однако я не знал, как его начать. Говорить, что меня волнует прямо, я не решался, ведь это совершенно незнакомый человек. А я при всем своем цинизме и равнодушие к чужому мнению, в тоже время старался никому не показывать, что же на самом деле происходит в моей душе.

– Видите ли, Павел Валентинович, – промямлил я, – в последнее время я не раз вспоминал ваш роман. У меня создалось впечатление, что я был к нему не совсем справедлив. Да, в нем много недостатков, но он весьма оригинален по содержанию. И я полагаю…

– Оставим в покое мой роман, – довольно грубо перебил меня Максимовв. – Я уже говорил вам, что согласен с вашим мнением. Никогда не поверю, что вы приехали в такой неурочный час для того, чтобы обсуждать мое произведение. Тем более меня это вообще больше не интересует, я дал себе слово, что никогда и ничего не стану писать. Будет лучше для нас обоих, если вы расскажите об истинной причине, зачем пожаловали ко мне.

Я посмотрел на Максимова, его лицо было совершенно бесстрастно. Он отхлебывал чай из большого и не очень чистого бокала и без всякого выражения смотрел на меня.

– Да, вы верно заметили, – пробормотал я. – Я в самом деле пришел к вам не для того, чтобы обсуждать ваш роман. Но привел меня к вам именно он.

– Вам очень плохо? – вдруг спросил он, впрочем, безо всякого выражения сочувствия.

Я кивнул головой.

– Такое чувство, что стою у пропасти и вот-вот в нее брошусь.

Теперь Максимов, слегка прищурившись, смотрел на меня.

– А что вы больше хотите: броситься или остаться на краю пропасти?

– Я не могу это определить.

– И давно это с вами?

– Уже почти пару месяцев.

Он покачал головой.

– Да, это очень опасно, – задумчиво произнес он. – Обычно этот процесс развивается гораздо дольше. Хотя случается по разному. У вас видно все очень долго копилось.

– В своем романе вы описывали таких людей, как я. Могу я спросить: это ваш личный опыт?

– Да, я прошел через все эти терни.

– Тогда мне вам не надо объяснять.

– Не надо.

– Но что со мной, вы можете сказать?

– Наверное, в вашей жизни произошли какие-то драматические события?

– Это так, – подтвердил я. Но это было максимум того, что я мог поведать этому человеку.

Не дождавшись дальнейших пояснений, Максимов отложил бокал, но говорить больше ничего не стал. Я тоже молчал, так как меня начали одолевать сомнения по поводу того, а правильно ли я поступил, приехав сюда.

– В своем романе вы пишите о людях, потерявших смысл жизни, – произнес я. – Значит ли это, что вы его обрели?

Максимов покачал головой.

– Я не обрел смысла жизни.

– Но как же вы живете, когда его утрачиваешь, то больше ни о чем не думаешь, кроме как о смерти.

– Совсем не обязательно, я, например, о смерти не думаю. На самом деле можно научиться жить без всякого смысла.

– Это трудно?

Максимов слегка пожал плечами.

– Как для кого? – Он посмотрел мне в глаза. – Для вас это будет трудно.

– А для вас?

– Для меня не трудно. Я не такой, как вы.

– А какой по-вашему я?

– Вы привыкли к душевному комфорту, чтобы внутри вас все бы стояло бы на своих местах, все было бы проинвентаризовано, чтобы вокруг вас крутился бы целый мир, а вы бы в нем распоряжались, как падишах. Вам слишком многое требуется, чтобы к вам вернулось бы внутренее спокойствие. А у меня все было проще, когда я потерпел крах и не знал, что делать дальше, я был готов к любому исходу.

– И какой же вы нашли выход?

– Хотите еще чаю? – спросил он.

– Нет, спасибо, лучше ответьте на мой вопрос.

Впервые я увидел на лице Максимова улыбку.

– Я научился жить без смысла жизни. Вот собственно и весь секрет.

– Но разве это возможно?

– Возможно, – твердо произнес Максимов. – Более того, так гораздо лучше. Вы перестаете бояться потерять смысл жизни, вам уже ничего не будет грозить.

– Что же в таком случае остается в осадке?

– Ничего, ровным счетом ничего. Если не считать, конечно, собственного благополучного существования.

– Существование без смысла жизни, как у навозного жука.

Максимов, подтверждая, слегка наклонил голову.

– Именно, как у навозного жука. А что вас смущает, у навозного жука тоже есть жизнь, как у любого из нас. И ее ценность ничуть не меньше, чем, к примеру, ваша или моя. Только наше самолюбие не позволяет признать это. А почему надо непременно летать, если можно просто ползти.

– Но вы-то не только ползли, но и написали роман.

– Я уже вам говорил, это было ошибка. Я едва не начал все сначала. Но больше ничего подобного я не повторю.