Наталья Попова - Мертвый город

Она долго сидела, обхватив себя руками, словно согреваясь от холода. Холода, которым он старательно, день за днем, выстужал ее изнутри все эти годы. Потом встала, стряхнула с себя морок тяжелого, густого отчаяния, деловито собрала посуду со стола, который был накрыт к ужину. Выскребла тарелки, освобождая их от склизкой застывшей жижи, тщательно, до блеска вымыла посуду. Вышла на балкон. С опаской посмотрела вниз. Расправила руки, словно это были огромные белые крылья. И прыгнула.

Он ненавидел свою работу. Каждой клеткой своего изнуренного тела. Ему было здесь душно, тесно, он чувствовал себя чучелом глупого уродливого животного, выставленного напоказ. Люди ходили вокруг, брезгливо поджимая губы, бросая на него оценивающие настороженные взгляды. Он был для них обслугой. Халдеем. Человеком из ниоткуда. Проводником на очередной недолговечный островок роскоши и комфорта.

Он продавал автомобили. Дорогие, статусные железяки. Игрушки для богатых, пресыщенных зомби. Их загорелые лица, неестественно белые зубы, брендовые шмотки, душный аромат парфюма, – все эти атрибуты вызывали в нем непреодолимую тошноту. Он разговаривал с ними сквозь зубы, превозмогая себя. Он не мог ничего с собой поделать. Он презирал этих пустых, напыщенных, насквозь прогнивших людишек. Любовницы с накачанными ртами, любовники с капризно поднятыми бровками, толстые, обожравшиеся до блевотины боровы, молодящиеся старички с дряблой кожей и иссушенными руками в массивных золотых часах. Он часто задавал себе вопрос: «Что это?» Классовая ненависть? Зависть? Осознание собственной ничтожности? Он не мог это объяснить. Наверное, всего понемногу. Другие менеджеры с радостью выплескивали на потенциальных клиентов свою рабскую сущность: улыбались, делали комплименты, заискивали. А он не мог. Он не мог даже подойти к ним на нужное расстояние. Как будто он был церковным служкой, а они – посланниками ада. Или наоборот.

В общем, продажи у него не клеились. У человека с перекошенным лицом, почти открыто излучающим неприязнь, никто ничего не покупал. Люди разворачивались и уходили. Стремительно и навсегда. Он знал, что рано или поздно такое поведение отразится на его карьере. И сегодня его настигла расплата.

«Вы уволены».

Он не сопротивлялся. Наоборот, внутри него расправила крылья маленькая белая птичка. Зачирикала несмело, все выше поднимая голову. Он кивнул и расслабил напряженные плечи. Облегчение. Пожалуй, этого слова было достаточно, чтобы описать его текущее состояние.

Дальше все произошло быстро, все формальности уладили еще до обеда. И вот он, сопровождаемый затравленно-сочувственными взглядами бывших коллег, покидает просторный, пахнущий успешностью, автосалон, обхватив невидящими руками картонную коробку с нехитрым офисным скарбом.

На улице его встретило солнце. Он прищурился, как узник, выбравшийся из темного подземелья. Погрузил свой багаж на заднее сиденье машины, сел за руль, включил музыку. Хаос тяжелого рока заполнил салон, проникая в каждую пору его освобожденного тела. Немного кольнуло чувство неизвестности, но он отмахнулся от него и решительно повернул ключ зажигания. Он не был несчастен. Его ждали дома.

Она вышла ему навстречу голая и растерянная. Как птица, которую спугнул неосторожный охотник. Он сразу все понял. Не говоря ни слова, отстранил ее, рывком распахнул дверь спальни. Голый мужик торопливо заворачивался в одеяло. Он с трудом подавил в себе приступ нервного, истерического смеха. Повернулся к ней, посмотрел в глаза.

«Вот же блядь», – только и смог он произнести.

Прошел на кухню, поставил чайник. Закурил. В спальне слышалась торопливая возня, приглушенные испуганные голоса. Воровато захлопнулась входная дверь. Она зашла на кухню. Села напротив него, плотно запахивая полы длинного халата, отчаянно спасаясь в его тяжелых складках.

– Саша, я…

– Пошла вон. – он произнес это устало, буднично, как будто отправлял ее в магазин за хлебом, а не прочь из его стремительно пустеющей жизни.

Она все поняла. Она была умной девочкой. Собиралась она быстро, ловкими, отточенными движениями опустошая переполненные шкафы. Долго плакала над жадно раскрытым чемоданом. Он вдел в уши наушники и сделал погромче. Сидел, прикрыв усталые, измученные глаза, постукивая пальцами по столу в такт ритмичной мелодии.

Когда он открыл глаза, окно было заляпано акварелью надвигающихся сумерек.