Сергей Бортников - Законы разведки

Нет. У меня и так накопилось достаточно грехов.

И совсем не таких, обыденных, которые набираются у каждого взрослого человека.

Сквозь многие годы моей взрослости тянулось за мною, как шлейф, такое, что по большинству знакомых мне заветных норм считалось не прощаемым, не искупаемым, таким тяжким, что самоубийство ничего бы не прибавило и не убавило.

И все же то, что произошло со мной, я не считал воздаянием за грехи. Заповеди – не догма, а руководство к действию. Все то, что я делал все эти годы и продолжаю сейчас, я считаю правильным – по тайному, но главному счету.

Существует особая мера всех наших поступков, отличающаяся от большинства принятых норм и законов. Назвать ее порою очень трудно, а порою и вовсе не возможно. Не все написано даже в самых сокровенных книгах, быть может, потому, что прочесть их может каждый. Кто угодно. Прочесть – и понять по-своему, и оправдать собственную низость.

Но это – философия, об этом я если и думал, то так, вскользь. Была одна уважительная причина, удерживающая меня на белом свете. И эта причина – месть.

Моя жена и дочь не были отмщены, и я поклялся честью, что не уйду в небытие, пока не поквитаюсь с убийцей…

В камере я один. Хотя она рассчитана на два человека. Как и многие, томящиеся в тюрьмах граждане, я считаю себя невиновным – ну, подумаешь, подровнял нос одному негодяю? Однако наши доблестные органы всегда иного мнения. А не было ли здесь злого умысла, а не превысил ли ты пределов самообороны? Для того чтобы найти ответы на такие «непростые» вопросы, иногда им необходимо несколько месяцев. Это только дураки надеются, что все решится за пару часов. Нашим «следакам» торопиться некуда!

Питерские «Кресты» – тюрьма непростая. В основном она выполняет функции следственного изолятора СИЗО-1, здесь ожидают отправки на этап многие уголовные авторитеты нашего города и региона. Впрочем, основной контингент спецучреждения, как и всюду, составляют вполне безобидные «мужики» да слегка нарванные, но глуповатые и поэтому не способные к инициативным действиям «быки». В одиночках в целях безопасности не содержат никого, разве что приговоренных к смерти. За что мне такая «милость»?

Уже неделю я парюсь на нарах, размышляя про житье-бытье. Наша демократическая пресса постоянно поднимает вой по поводу перегруженности тюрем, а я все семь дней один – не с кем даже перемолвиться словом, но администрация не торопится подсадить ко мне напарника! Следователь Перфильев, адвокат Поровский да сменяющие друг друга «вертухаи» – вот и все разнообразие. Эти лица давно примелькались и ничего, кроме раздражения, не вызывают. В том числе и лисья мордашка адвоката, от которого пока я не слышал ничего, кроме набивших оскомину слов утешения: «Потерпи немного, не сегодня завтра ты выйдешь под залог!»

Ему легко рассуждать – «немного», ведь в камере сижу я, а не он. Неужели он, проработав столько лет, еще ничего не понял и надо поменяться со мной местами, чтобы почувствовать, что даже неделя, проведенная в местах лишения свободы, – это очень много?..

Лязгнул засов, тяжелая, несокрушимая дверь камеры скрипнула и словно нехотя приоткрылась.

– Семенов, к следователю!

Снова приперся, гость долгожданный. Что ему надо на этот раз? Какие-такие новые обстоятельства откроются? Может, дозреет наконец, чтобы подпустить мне в камеру напарничка, да такого, чтобы несговорчивый К. Ф. Семенов не обрадовался – я же знаю, сидит подходящий в «Крестах», который день сидит в одиночке осужденный в ожидании этапа…

Закладываю руки за спину и, сопровождаемый скалоподобным контролером (слово-то какое придумали – «контролер»! – будто мы в троллейбусе без билетов катаемся!), уныло бреду по слабо освещенному, мрачному коридору в следственный кабинет.

Наручных часов я никогда в жизни не носил, но всегда мог определить время с точностью до десяти минут благодаря исправно работающим часам биологическим. Лишившись связи с внешним миром, здесь, в «Крестах», я стал утрачивать свою уникальную способность; поэтому, войдя в следственный кабинет, первым делом уронил взгляд на руку Перфильева.

Маленькая стрелка часов указывала на цифру «девять», большая – на двенадцать. В еле заметном квадратике на циферблате с трудом можно было различить буквы «ср» и число 14. За окном – темень. Новый 1998 год по старому стилю!

Оказывается, в этих застенках легко можно потерять счет не только часам, но и дням! Хорошо хоть, моя многолетняя подготовка не позволяет так просто сбить с толку…