— Извини… — тяжело сказал Женя.
Она заглянула в его глаза и поняла, что он пришёл в себя.
— Извини, — повторил он. — С момента как я вошёл в театр, это уже второй.
Она не поверила.
— Как второй?!
— Я предупреждал, что они вокруг меня роятся. Не поверила? — Он опустил глаза и, сморщившись, раздражённо буркнул: — И очки дома оставил.
— Подожди, — быстро сказала Ирина и, слегка изогнувшись, сняла с пояска маленькую сумочку. Щёлкнула замком и порылась в ней. Женя смотрел безучастно, но брови поднял, когда девушка протянула ему маленький блокнотик и ручку. — Рисуй.
— Прямо сейчас? Обоих?
— Да. Блокнот маленький — не помешает?
— Ручка у меня самого есть…
Теперь замолчала и его мать, с тревогой наблюдая, как сын вынимает ручку из бокового пиджачного кармана и что-то быстро пишет в блокноте. Ярослав ей не мешал, потому что тоже притих, насторожившись, посматривал то на Женю, то на лестницу, выжидая появления Красимира.
… Женя заканчивал портрет второго, когда на лестнице, поднимаясь медленно, самодовольно и светясь чувством глубокого удовлетворения, появился Красимир. Ухмылялся так, что Ирина только и сумела определить его состояние примитивным сравнением — обожравшийся сметаны котяра.
Когда между нею и Ярославом проходила группа людей, закрывая от матери Жени, Ирина воспользовалась ситуацией и, глядя на приближающегося Красимира, повела бровью: «Иди к Ярославу!» Что тот, глубоко вздыхая, чтобы успокоиться и подавить видимый личный триумф, и сделал.
Первый звонок.
До начала балета оставались считаные минуты.
Карандаш Жени застыл. Художник тоже замер, а потом вяло сделал странное движение, будто собираясь отдать блокнот Ирине, но сомневаясь, правильно ли он делает, отдавая. Потом дёрнул блокнот к себе и, не глядя, перелистнул страничку. По отсутствующим глазам Ирина сообразила, что он собирается делать — исправлять судьбу человека, запечатлённого им умирающим. Думала недолго: отобрала у него ручку, снова щёлкнула замочком сумочки-косметички и всунула в ладонь Жени маленький карандаш, предварительно сняв с него колпачок.
— Крест, Женя! Косой крест!
Его бессмысленные глаза и упорное желание перевернуть листочек заставили её действовать самостоятельно. Она снова взяла художника под руку, шагнула ближе, тесно прижавшись к нему. Его кисть, пальцы которой судорожно держали карандаш, Ирина обхватила крепко. Он не вырывался. И она сделала то, что надо, придерживая блокнот на весу: ведя вяло сопротивляющейся кистью, жёстко перечеркнула отчаянно вопящее с первого листочка лицо. А потом — такое же со второго.
Даже рассмотреть не успела, что зачёркивает. А теперь и разглядывать нечего. Крест оказался основательным: толстые чёрные линии уничтожили черты напрочь. Впрочем… При таком крике лица обычно не узнать…
Зато Женя пришёл в себя быстро. Заморгал, возвращая нормальное зрение, взглянул на блокнот.
— Ловко, — прошептал он, не отпуская её руку из зажима. — Чем это ты?
— Косметический карандаш для век, — буркнула она.
— Хорошая вещь.
— Вот как это происходит, — уже задумчиво сказала Ирина, осторожно пытаясь выдернуть руку из его захвата. — Твоя мама… Надежда Владимировна знает?
— Знает. — Женя нехотя расслабил руку, позволяя Ирине высвободиться. — Второй звонок. Нам пора.
Кажется под «нам» он имел в виду себя и мать?
Но не уходил, крутя в руках косметический карандаш и размышляя… Ирина терпеливо ждала. Вот он вскинул на неё глаза, приподнял бровь и усмехнулся.
— Что будет… если на запястье поставить косой крест? Запястье рабочей руки?
— Не знаю, — даже удивилась она.
— Говоришь — только чёрный? — Он отогнул манжету пиджака, потом — рубахи. Тщательно вывел косой крест на месте, где обычно проверяют пульс. — Вот и проверим, что будет. Спасибо, — протянул он ей карандаш. — Ирина, вот моя визитка. Здесь номер телефона. Позвони вечером. А пока… Сударыня, разрешите проводить вас…
Он повёл её к матери и ребятам, мягко ограждая свою даму от шагающих навстречу или мимо. Церемония передачи дамы в распоряжение её спутников прошла благополучно. Вскоре, взяв мать под руку, Женя ушёл к своим местам в ложе.
Парни окружили Ирину, снова давая ей возможность уцепиться за их руки, и повели на балкон третьего яруса. Она обрадовалась этому, потому что и обозлилась на Женю: ишь — позвони!.. И в то же время встревожилась и была слишком ошеломлена…
— Что произошло? — шепнул Ярослав. — Я что-то не понял, что это было?
Читать дальше