Роман Веков (Кукуев) - Три сестры мушкетера. Время поиска

– На Чистопрудном бульваре стоит памятник Грибоедову, на Сретенке – Крупской, на Гоголевском – Гоголю, а памятника Макарову в Москве нет.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, в Москве пока еще много чего нет.

Я вышел на улицу и оказался напротив Большого театра. Невероятно, подумал я. Вместо зданий на Охотном ряду был ухоженный бульвар, где через каждые пять метров стояли памятники. Я узнал среди них Муция Сцеволу с перевязанной рукой, Карла Великого с соратниками, Робинзона Крузо с козами, Чарльза Дарвина, играющего в пристенок с мальчиками из пещеры Тешик-Таш, Ивана Сусанина, покупающего у китайца компас на Макарьевской ярмарке, Радищева, постамент которого был украшен надписью: «Обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», Джакомо Казанову с песочными часами в одной руке и кастрюлькой, где варились яйца «в мешочек», в другой, Сперанского в окружении мясистых реформ и тот палец императора Николая Павловича, который вылез за край линейки при проектировании одноименной железной дороги.

Я стал отыскивать среди остальных адмирала Макарова и нашел. Он стоял на берегу моря.

Дабы убедиться, что это именно наш знаменитый флотоводец, я начал читать надпись на памятнике. Из-за него вышел мой полнолицый и спросил:

– Ну, что, вспомнили?

– Нет, – вынужден был признаться я.

– Тогда вся надежда на доктора. Пойдемте.

Мы вернулись в здание на Лубянке, опять прошли по коридору, но на этот раз оказались в длинном и узком зубоврачебном кабинете. Мой спутник запер дверь.

– Садитесь в кресло, – вздохнул он.

– Зачем?

– Придется вас пытать.

– Но я вспомню, обязательно вспомню!

Тут в дверь кто-то поскребся, и я услышал, как она открывается…

От ужаса я закрыл глаза, а когда открыл, то увидел гостиничный номер. Через распахнутую балконную дверь луна светила мне прямо в лицо. Я сидел в кресле перед столом с пустыми бутылками и открытыми банками кошачьих консервов. А на кровати храпел какой-то дядька.

Со стола раздался звонкий хруст. У банки с самым дорогим продуктом сидела неизвестно откуда взявшаяся кошка и, зажмурив глаза, наслаждалась ее содержимым.

Дядька на кровати заворочался, храпнул сильнее прежнего, проснулся и уставился на меня, сверкая ослепительными белками на совершенно черном лице. Он был негром.

– Ну, че, Котофеич? Еще по граммульке, и я пойду, понял?

Негр спустил с кровати ноги и попытался что-нибудь налить в пластиковый стакан из уже пустой бутылки, не так давно хранившей в себе, судя по этикетке, один литр спирта «Рояль».

Кошка сказала «ррр», потом «шшш», обвела нас горящими глазами, красиво перелетела со стола прямо на перила балкона, а потом скрылась в темноте.

– Видал, Котофеич? То-то, зараза, чужих боится, а пожрать пришла.

Негр с учительским видом поднял вверх указательный палец.

Вообще-то, меня зовут Константин Тимофеевич. Так случилось, что я торгую всякими кошачьими радостями и поэтому на такое прозвище, само собой возникающее в ходе моих занятий, мне не стоит обижаться.

– Ладно, – сказал я негру. – Ты, давай, слезай с моей кровати, я спать до смерти хочу.

Выпроводив его за дверь, я стряхнул с покрывала мусор от его ботинок, погасил свет, разделся и рухнул в постель.

Утром я проснулся оттого, что кто-то чем-то острым цеплялся за мои ноги. Сначала я подумал, что меня все-таки стали пытать, но, выругав себя за такую дурь, открыл глаза и увидел у моей кровати ту самую кошку.

Затем мой взор упал на останки вчерашнего пиршества, и лучшие мои нравственные и эстетические чувства оказались покоробленными.

Так жить нельзя, решил я, и на счет «раз» недоеденная банка с кошачьими фрикадельками стыдливо спряталась за занавеску, на счет «два» – бумажная самобранка со всем послевчерашним натюрмортом оказалась в мусорном ведре, на счет «три» – я с сигаретой сижу в кресле и любуюсь восстановленным девственным блеском полированного журнального столика.

Кошка внимательно и с некоторым сожалением пронаблюдала за тем, как исчезают из поля зрения ее деликатесы, а потом, вероятно сообразив, что их источником являюсь я, прыгнула мне на колени и посмотрела в глаза. Ее следовало погладить. Она доверчиво выгнулась и подставила мне животик. Я почесал ей пузко, она совсем разнежилась и замурчала.

На ее шее я увидел цепочку с бирочкой, вроде тех, которые носят на запястье некоторые пижоны.

– Интерсно, кошка, как тебя зовут?