Владимир Колосков - Перевал

Каспар подошел к «Селезню», лучшему постоялому двору перевала после «Кардинала». Стоит заметить, что все дворы перевала были постоялыми. Каждый чужак должен был выбрать себе дом, после чего его с хозяином связывал известный договор. Но только два дома можно было назвать странноприимными домами в буквальном смысле.

У входа Каспара заметил какой-то вояка. Он был смертельно пьян и, не узнав Каспара, отпустил шутку про милостыню для хромого коротышки. Каспар действительно был малого роста, но в Хундретвассере никому, кроме одного человека, не могло сойти с рук шутить этим. Каспар свалил солдата в грязь ударом кулака, а потом намял бока своим увесистым костылем.

В «Селезень» набилось полным-полно народу, но все, кроме незадачливого забулдыги, которого Каспар встретил снаружи, спали. Об отдельной комнате – а гостевых комнат в «Селезне» было целых три! – нечего было думать. Хотя одну из этих комнат Каспар занимал по целым неделям, сейчас все было битком, и Каспару не нашлось даже лавки. Он привычно отыскал угол потеплее и повалился на плащ. Глубокая усталость быстро сменилась сном, в котором не было ни ран, ни поражений, ни мыслей о будущем.

Каспар проснулся в середине дня. Он с приятным чувством отметил, что его пока не узнали. Он так замотался в своем темном углу покрытым грязью плащом, что на него не обращали внимания, принимая за перебравшего браги прохожего. Это было единственным приятным моментом его пробуждения. Рана на ноге заболела сильнее, чем во время ходьбы, а голод после недельного блуждания по лесу обрушился на него с удесятеренной силой.

Каспар вылез из угла и взобрался на лавку перед свободным столом. Сколько знакомых лиц! Приятно чувствовать себя дома, пусть не дома, но почти дома, хотя бы в своей тарелке. Каспар хрипло окликнул ловко снующую между столов девку:

– Ей! Марихен, любовь всей моей жизни, принеси поесть усталому путнику!

На крик обернулась не только Марихен, в первую секунду испугавшаяся, как будто увидела привидение, обернулись на знакомый голос почти все, кто был в трапезной. Не узнать Каспара было невозможно. Поняв, кто объявился на перевале, все не занятые важными делами, вроде еды, карт или переговоров, поползли к двери разносить по перевалу новость о возвращении. Остальные, смерив Каспара злорадными взглядами, вернулись к своим делам. Эти люди не имели с Каспаром личных счетов, но его неудача означала больше денег для остальных. Может, не сегодня, не в этот самый день, приплывут к ним деньги, в иное время предназначенные Каспару, но когда-нибудь это случится, и это повод с чувством невинного злорадства улыбнуться.

Марихен расставила снедь по столам и присела на лавку к Каспару.

– Ловко же ты проник сюда. Ни одну мышь не потревожил. Мы ждали тебя со дня на день. Не думала, что ты так плох. Похож на прокаженного. Да тебе же ногу проткнули! Я надеялась, для тебя обойдется.

Марихен вытащила из-за пазухи тряпку, которой сметала со столов объедки, и отерла от грязи лицо Каспара. К счастью, хотя бы его красивое лицо они пощадили, только несколько царапин от веток.

«Со дня на день, откуда?» – промелькнуло в голове у Каспара, но голод вернул его к действительности.

– В этот раз не обошлось… и оставь в покое мою ногу… и неси мне поесть, чертовка! Я неделю питался одними ягодами, поваландайся я по лесу еще немного, распух бы с голоду до твоих форм! – Каспар протянул руку и отвесил щедрый комплимент формам, которые имел в виду. – Поторопись же!

– А будет ли монета у калечного карлика, – грубо огрызнулась Марихен, но тут же рассмеялась, показывая, что это была только шутка. Единственным человеком, который мог шутить над ростом Каспара, не рискуя напороться потом в темноте на его нож, была Марихен. – Наш стол стоит дороже удачного сравнения.

– Деньги у меня есть, а не есть, так будут, – уклончиво пообещал Каспар, а его слово стоило дорого.

Марихен недовольно фыркнула в ухо Каспара, показывая, что ее таким не проймешь, и ушла, но уже скоро вернулась с чугунным судком, в котором лежала жареная курица.

Жир толстым слоем покрывал дно, а хрустящая корочка блестела даже в скудных лучах солнца, что с трудом пробивались через прикрытое ставнями окно. Думать о деньгах Каспару сейчас не хотелось: голод затмевал все. У хозяина «Селезня», как и у всех на перевале, Каспар был на хорошем счету. Конечно, к вечеру все окончательно поймут, в каком бедственном положении он очутился, и тогда кредитов ему не видать, но до тех пор можно без зазрения совести пользоваться остатками своей значимости.