Анатолий Чехов - У самой границы

— Вот она твоя… Советская власть! Хватит! Вы поносили, теперь мы поносим! — Снова хлопнул себя ладонью по сапогу. На пьяном казаке были брюки и сапоги Яшкиного отца. Яшка рванулся было к Кандыбе, но жилистые руки Али-ага удержали его…

…Гроб с телом отца стоял на столе. У изголовья, закрыв лицо руками, рыдала мать. В комнате стоял душный запах тлена и ладана. Первое, что увидел Яшка, пробравшись сквозь толпу к столу, две маленькие дырочки — следы пуль на открытой груди отца. Из ран и сейчас еще сочилась сукровица. Мать Алешки Нырка осторожно стирала ее чистыми комочками хлопка, будто боялась причинить Григорию Яковлевичу Кайманову боль.

— Не молчит кровь… — произнес по-курдски Али-ага. Яшка вздрогнул: где он видел такие же две маленькие дырочки? Мысли мелькали. Ни на одной он не мог остановиться…

Вдруг все стали торопливо прощаться с покойным. Кто-то сообщил, что казаки снова собираются пойти по домам.

На кладбище собрались почти все жители Даугана. У широкой ямы стояли на табуретках два гроба. Над одним из них склонился Василий Фомич Лозовой — старший брат доктора Вениамина — в форме железнодорожника. Плечи его сотрясались от рыданий. Яшка услышал в темноте пофыркивание лошадей, звяканье уздечек.

— Прощай, Веня, прощай, братишка… — тихо говорил Василий Фомич.

Рядом, у гроба Яшкиного отца, словно окаменев, стояла мать.

Никто не произносил речей, не отпевал покойников. Знали, большевиков не отпевают. Яшка смотрел в белое лицо отца и мучительно вспоминал, где он видел такие же дырочки, как следы пуль на груди отца? И вдруг вспомнил: вчера у себя на пальце — две ранки от укуса гюрзы. Две красные точки возле ногтя — и не стало пальца. Две дырочки от пуль — и не стало отца…

Яшка замер, поразившись мысли, которая вдруг пришла ему в голову. Никому не сказав ни слова, он стал осторожно выбираться из толпы окружавших могилу мужчин, женщин, детей, вышел на дорогу и во весь дух побежал в поселок, сшибая ноги о камни и коряги.

Вот почтовая станция, таможня, дальше — стена раскинувшегося широким четырехугольником караван-сарая. Во дворе полно казаков. На улицу выходят окна «номеров» для приезжих. Четвертое окно. Это — комната, где только вчера доктор делал ему операцию. Осторожно толкнул створки. Окно не заперто. Раздвинул стоявшие на подоконнике банки и склянки с заспиртованными лягушками и ящерицами. Через мгновение он был уже в комнате, открыл дверь, выходившую во внутренний двор караван-сарая. Во дворе несколько костров, вокруг которых пьяные казаки горланят песни, чистят винтовки. Это казаки пришлые. Своих, дауганских с погранпоста, тут видимо нет. Ни один житель Даугана не разожжет костер в открытом месте: на огонь всякая нечисть лезет — и фаланги, и скорпионы, и змеи…

Трясущимися руками Яшка открыл дверцы ящиков со змеями, осторожно отступил к окну. Комнату наполнило грозное шипение. Потревоженные кобры и гадюки зашуршали в своих клетках. Яшка вскочил на подоконник и, присев на корточки, хотел уже спрыгнуть на улицу, как услышал — кто-то идет по переулку…

Из ближайшего к окну ящика появилась хорошо различимая при лунном свете голова кобры, капюшон ее был раздут. Уж кто-кто, а Яшка знал, что это значит: каждую секунду она могла напасть. Сидя на подоконнике, замирая от ужаса, Яшка лихорадочно переводил взгляд то на кобру, то на появившегося из-за угла казака. Кобра перевалилась через край ящика, упала на пол. В полосе тени не было видно, куда она ползет. Яшке казалось, что змеи шуршат и шипят повсюду. Но прыгать из окна — значит, попасть в руки казака. Зажмурив глаза, Яшка решил лучше умереть от укуса змеи, чем быть схваченным казаком. Секунды тянулись мучительно долго. Наконец казак, пыхнув цигаркой, удалился. Яшка спустился на землю, плотно прикрыл за собой створки окна. Сердце колотилось в груди, кровь стучала в висках. Огородами он выбрался на дорогу и во всю прыть понесся к кладбищу.

На месте могилы уже вырос небольшой холмик земли. Мать все так же, словно окаменев, стояла возле него.

Люди, провожавшие в последний путь Григория Кайманова и Вениамина Лозового, расходились. И вдруг из поселка донеслись тревожные голоса, ржание лошадей, беспорядочная стрельба.

Василий Фомич Лозовой, услышав шум, выхватил из кармана наган.

— Дядя Василий… Я… выпустил в караван-сарае змей Вениамина, — признался Яшка.

Стоявшие рядом женщины ахнули: «В домах дети… Змеи скотину покусают…»

— В дома не полезут, в горы уйдут, — сказал Лозовой.- А тех гадов и змеями не потравишь. Каленым железом надо выжигать. Правильно сделал, сынок,- наклонился он к Яшке.-Будешь жить — никакой сволочи пощады не давай. Им и нам на одной земле места нет.