Любовь Рябикина - Горечь победы

Журналист резко свернул на ближайшую стоянку, судорожно припоминая, где поздно вечером можно купить подарок и цветы. Он очень любил деда и впервые, после этого разговора с редактором, забыл о нем.

Во многом именно Герхард Зиберт повлиял на решение внука стать журналистом и пойти по его стопам. Насколько знал Пауль, он всю свою жизнь работал в газетах и журналах. Фрау Грассер, после развода с мужем, жила со своим отцом на окраине Гамбурга. Отец Пауля ушел к другой, когда ему было семнадцать лет и сын так и не смог ему простить предательства, отказываясь встречаться.

Он жил в родительской квартире, которая находилась в центре, со времени поступления на факультет журналистики в Гамбургский университет. Иногда в его жизни появлялась девушка, какое-то время жила с ним, но быстро исчезала. Кроме Эрики Рибе и собственной работы, Пауль никого не любил. Они это замечали, обижались и уходили. Но Эрика отвергала его ухаживания и приглашения «повеселиться» вместе. Со странной полуулыбкой говорила:

– Тебе еще не надоело писать страшилки о русских? Приглядись! Посмотри объективно, как свободный журналист…

Теперь у парня появилась надежда, что добыв репортаж и став знаменитым, он привлечет внимание красавицы.

Пауль и сам был красив: голубоглазый и светловолосый атлет с красивым мужественным лицом привлекал во время учебы внимание девушек со всех курсов. Лишь Эрика не растаяла под его чарами. Возможно именно это и привлекло Грассера к девушке…

Минут через тридцать подарок был куплен. Это был роскошный набор рыболовных принадлежностей. Дед давно хотел приобрести нечто подобное и наконец-то отправиться на рыбалку. О ней он твердил уже целый год, но так и не смог поехать. Постоянно что-то мешало. Заскочив на пять минут в цветочный магазин, купил букетик мелких роз для матери – Магда их очень любила. Для деда приобрел роскошный букет калл с крупными блестящими листьями.

Через двадцать минут он входил в небольшой особняк, принадлежавший Герхарду Зиберту. Тот встретил его в прихожей. В этот вечер он был одет в строгий костюм и галстук. Блестящие штиблеты выглядывали из-под брюк и выглядел старый журналист весьма величественно, хотя ему исполнился уже восемьдесят один год. По блестевшим глазам внук понял, что старик прилично выпил. Следом вышла мать в вечернем платье. На пятьдесят восемь лет фрау Гроссер не выглядела. Ей можно было дать лет сорок пять, не больше. Пауль сразу протянул каллы деду:

– Привет, дедушка! Поздравляю от всего сердца. Здоровья тебе и удачи на рыбалке! – С этими словами Пауль достал из-за спины подарок: – Это тебе! Ты же давно хотел. Отдыхай и рыбачь…

Поцеловал именинника в щеку и обернувшись к улыбавшейся матери, протянул ей розочки:

– А это тебе, мама!

Тоже чмокнул в щеку. Потер руками, заглядывая поверх затянутых парчой плеч Магды в гостиную:

– Чем это вкусненьким пахнет? Я проголодался…

Дед рассмеялся и подхватив любимого внука под руку, потянул в зал:

– Гости ушли пару часов назад, так и не дождавшись тебя. Мы с Магдой немного убрали со стола опустевшую посуду, но тут еще много всего осталось. Кухарка постаралась на славу…

Герхард по старинке называл домоправительницу кухаркой. В гостиной действительно стоял накрытый стол. Немного перекусив, Пауль рассказал о предложении редактора и своем согласии. Мать тут же всполошилась и тревожно посмотрела на отца:

– Поездка в Россию это не очень хорошо! Тем более в Чечню, где идет война. Я бы хотела, чтоб ты отказался…

Дальше все ели в трагичном молчании. Позвякивали вилки и бокалы, но как-то приглушенно, словно стесняясь. Каждый думал о своем, но пока молчали. Наконец Герхард Зиберт встал. Посмотрел на дочь и вздохнул:

– Увы, Магда! Он уже взрослый. Пожалуйста, не беспокой нас. Мне нужно с ним поговорить… – Повернулся к внуку и попросил: – Проводи меня в комнату, мой мальчик…

Магда тревожно взглянула на отца. Тот чуть грустно улыбнулся и кивнул. Медленно, по-стариковски, встал, опираясь руками на подлокотники. Тяжело вздохнул и направился к двери. Лицо фрау Грассер сразу построжело, стало надменным и гордым, к удивлению сына, но она больше ничего не сказала. Уже из одного этого Пауль уяснил для себя, что тут скрывается какая-то тайна. Такого выражения на лице матери он ни разу не видывал…

Усевшись в любимое вольтеровское кресло с истершейся тканью на спинке и сиденье, стоявшее перед горевшим камином, старый Зиберт сказал: