А рано утром мальчика разбудил голос мистера Мартина.
– Джон, к тебе…
«Мама» – радостная мысль промелькнула в сонной голове Джона. Образ матушки из ночного виденья заставил мальчика сорваться с травяной подстилки. Выскочив на улицу, Джон увидел тетушку Мэри. Опираясь на зонт, совмещающий функции опорной трости, та выжидательно смотрела в сторону сарая, будто знала, что именно там его местожительство. Мальчик нехотя подошел к старой родственнице. О существовании тётки Джон знал со слов отца. По его высказываниям особых чувств оба друг к другу не питали. Пронзительный взгляд старухи, так похожий на отцовский, подтверждал родственные связи. Отец так смотрел на Джона, когда мальчик пытался утаить несколько монет от своего предпринимательства. Джон в напряжении смотрел на объявившуюся родственницу. От сверлящего взора у мальчика похолодели уши. Указательным пальцем приподняла Джона за подбородок.
– Поедешь со мной, – сказала родственница, как отрезала.
Поняв, что это приговор, Джон кинулся к Простушке. Обнимая лошадь, Джон виновато шепнул: «Прости. Так надо…». Почему «так надо» мальчик и сам не знал. Со слезами он побежал в сарай. С холщевым мешочком, в котором Джон хранил дорогие сердцу иконку Богородицы и деревянный ботик, нехотя подошёл к родственнице.
Всю дорогу тётушка пеняла на никудышного своего брата.
– Не оправдал братец родовую фамилию. Форвард – мыслящий, идущий вперед. Твой отец изничтожил суть своего назначения. Много ещё чего говорила родственница, но Джон не слышал ее. Прижимая холщёвый мешочек, он мысленно обращался в небесную даль. «Мама, мамочка… Не оставь меня».
Чтобы привлечь внимание мальчика, говорливая тётушка ткнула пальцем его в лоб.
– Тебя-то я выведу в люди. Ты станешь настоящим human.
Но делать самой из племянника «настоящего human” оказалось обременительным. Уже через неделю тетушка Мэри отдала его в закрытый пансион.
Обучение в этом учебном заведении проводилось по обычным канонам. Порка, как метод обучения, применялась ко всем, не взирая на социальный статус обучаемого. Однако этот способ вколачивания знаний и норм поведения Джона не испугал. К такой выучке частенько прибегал и отец.
Первую порцию розог Джон получил за то, что поправил учителя в произношении своей фамилии. И если отцовские порки он принимал как обыденное поучение, то наказание, и как считал Джон, несправедливое мальчика возмутило. И он опять был наказан. И снова взбунтовался. И ещё получил… Да, пробиваться «в люди» – канительное дело. Но Джон действительно хотел вылезти из той трясины, в которой погрязли отец и его собутыльники. И несмотря на свою уничижительность эти бедолаги закладывали в его маленькую головку установку на другую жизнь, отличную от их прозябающей.
В отношениях между учащимися тоже бытовала иерархия унизительного повиновения. И всегда находился предводитель, который устанавливал эту законность. Им был Сэм Бакер. Выросший на «дне общества», озлоб-ленный за свою детскую отверженность, Бакер вымещал раздраженность на слабых или на ребятах, которые своим интеллектом превышали его слабоумие. Отмороженный Бак (пансионная кличка) не раз пытался спровоцировать Джона на выяснения личностных разногласий. Но Джон словесные перепалки старался не переводить в военные действия. Ведь Бакер – гнусный интриган. Не раз подставляя кого-либо под розги, оставаясь при этом «не при делах». Держа в страхе большую часть воспитанников пансиона, вздорный Бак особенно допекал Дэвида Уокера. Попав в пансион на год раньше Джона, скромный «очкарик» в полной мере испытывал на себе перепады настроения дикого Бака. Даже принадлежность Уокера к олигархическому финансовому сообществу не ставила его в статус неприкосновенных. Напротив, его интеллигентность, наивность вызывала у озлобленного Бакера обостренную агрессивность.
Джону Дэвид приглянулся сразу. Войдя в класс, Джон увидел одно из свободных мест рядом с учеником в очках с большими линзами. Они делали мальчишку потерянным. Но что-то внутри подсказало Джону об отличительности этого одиночки. И он сел рядом с очкариком.
Оказалось, что у Джона и Дэвида было и кое-что объединяющее. Это противостояние несправедливости. Хотя во внешности Дэвида Уокера проглядывали неуверенность и физическая беспомощность – внутри он был бойцом. Его меткие высказывания могли «пригвоздить» обидчика, определив точную его сущность. И это иногда было действеннее, чем махание кулаками. За это «заумный очкарик» получал по полной. Но начитанность и доброта неказистого Дэвида выделяли из общей среды учащихся.
Читать дальше