Ольга Алишкевич - По пути Тени (СИ)

Додумать мне не дали. Позади послышались приглушенные голоса преследователей. Они еще далеко, но как долго они будут у меня за спиной? Сколько их? Чем они вооружены? Впрочем, последний вопрос меня лично волновал мало. Убить меня им все равно не удастся, разве только… Думать об альтернативе не хотелось и я, с трудом справляясь с дыханием, рванулась вперед. В боку нещадно кололо, сердце грозилось разорваться от напряжения, и я в который раз прокляла человеческую физиологию, здорово мне мешавшую. Когда произошло переключение моего сознания с восприятия пространства на мысли, я не поняла, однако, вдруг поскользнулась на траве и, потеряв равновесие, кубарем полетела в овраг. Еще не успевшее отойти от аварии тело немедленно отозвалось новыми приступами боли, в глазах вновь потемнело.

— Она там!

Голоса теперь звучали не позади, а где-то над головой. С трудом борясь с головокружением, я осторожно приподнимаюсь на руках. Проклятье, почему в нас не должно быть эмоций и чувств, зато реакция на внешние раздражители такая же, как и у обычных людей. Я бы с удовольствием отказалась еще и от возможности чувствовать боль, холод, голод, усталость.

Пистолет был с глушителем. Выстрел прозвучал легко, как хлопок. Заставил меня вскрикнуть и скорчится на покрытой прелой листвой земле.

— Попал?

— Стреляй в голову.

— Да ей куда не выстрелишь, все равно не сдохнет. Главное, чтоб не сопротивлялась. Отвезем ее в замок, там разберутся.

Дышать стало нестерпимо тяжело. Они выстрелили мне в правую грудь, пуля прошла насквозь, задела легкое. Я чувствовала каждой клеточкой тела, как вторгается в него, разрывая ткани и дробя кости кусок свинца. В глазах темнеет, сквозь застилающую пелену сознания и шум в ушах слышу уже не целые фразы, а только обрывки.

— Да… сделаем… ничего… лес…

Никаких чувств и эмоций. Только рефлексы и инстинкты. Так было и так будет всегда. У тех, у кого нет души, не должно быть ничего, кроме низменных инстинктов. Как у зверей. Как у бездушных тварей. И сейчас, на грани потери сознания я хватаюсь за эту мысль, как за шанс. Нет, не выжить. Не умереть.

— …машина…бой…

— …понял…она…дышать…

Их приглушенные голоса неожиданно затихают, когда я открываю глаза. Они понимают, что происходит, глядя в лишенные радужной оболочки сияющие глаза своей недавней жертвы. Но понимание это запаздывает. Последний голос, который улавливает мой слух, полон панического ужаса.

— Она… она очнулась!

Хрипы, стоны, судорожные попытки втянуть в неожиданно опустевшие легкие крохотный глоток воздуха. Бесполезно. Воронка в моей груди расправлялась, засасывая чужое дыхание. Я слышу, как умирают эти люди. Я знаю, перед смертью они успели испугаться, и этот страх причинил им больше страдания, чем мучительная смерть от удушья. «Что ж, — лениво сообщает сознание, прежде чем оставить меня, наконец, в покое, — по крайней мере, есть твари более жестокие, чем ты. Человеческие страхи». Закрываю глаза и проваливаюсь в долгожданную пустоту.

— Дамира, ты когда-нибудь думала о том, что означает твое имя?

— Почему ты говоришь об этом?

У него серые глаза. Пронзительные. Пронзающие. Он легко увидел бы мою душу, если бы она у меня была.

— Оно тебе подходит.

— Почему ты говоришь об этом?

Вспышка. Грохот. Жар. Огонь. Ничего, кроме уничтожающего, всепоглощающего пламени. Ничего… Я стою, окруженная кольцом огня, не в силах сдвинуться с места. Да и двигаться мне некуда. Вокруг бушует пламя, оглушительный грохот обваливающихся стен, невыносимый жар и удушливый запах гари. И сквозь уже почти оглушивший меня шум, я слышу еще что-то. Крики. Мужские, женские, детские, преисполненные болью, ужасом и отчаянием они разрывают мою голову. Оглядываюсь по сторонам, но ничего не вижу — по лицу градом бежит пот, окончательно лишая меня способности видеть, а стремительно окутывающий жар безжалостно отнимает оставшиеся способности воспринимать реальность. Не в силах больше бороться, я падаю, сначала на колени, а затем на горячий асфальт. Кажется, он плавится подо мной. Жар подступает. Я уже почти ощущаю, как пламя касается одежды, как лижут языки огня подошвы ботинок, как обугливаются волосы. Я задыхаюсь. Я не могу больше терпеть эту муку, я кричу. Кричу от отчаяния и бессилия. Кричу громко, вкладывая в этот последний вой всю себя, все, что от меня осталось…

— Дамира!

Огонь пожрал, наконец, одежду и коснулся плеч. Тело пронзила невыносимая боль, и я забилась, пытаясь стряхнуть языки пламени.