Владимир Титов - Одна нога здесь… Книга первая

На небе ровно сияли звезды под предводительством месяца, освещая деду его нелёгкий путь. Смутной грудой вдали показалась береза. Казалось, что за минувшие годы она стала ещё больше, или это обманывался глаз из-за расстояния и тумана? Подойдя ближе, Яромилыч увидел, наконец, возле березы человека, зябко кутающегося в плащ. Увидел и сразу же позабыл про все свои страхи.

– Вятша, ты? – окликнула она его.

– Я, Любава, я! – Яромилыч заторопился к ней навстречу, едва не упал, но вовремя подперся палочкой.

Месяц осветил её лицо, и он невольно остановился. Ему этой весной стукнуло шестьдесят два, с Любавой они были ровесники, но женщине, стоявшей перед ним, было едва ли сорок. Она была немногим ниже Яромилыча ростом, держалась стройно, сцепив руки на груди. Кожаный ремешок на челе не давал растрепаться на легком ветру длинным, едва ли не до пояса, волосам, таким же черным, как и годы назад. Заметив его растерянность, Любава поправила чуть выбившуюся прядь, и устало улыбнулась.

– Что, не так выгляжу?

Яромилыч, вглядываясь в черты её лица, отмечал несомненное сходство с той Любавой, образ которой хранил в сердце все эти годы. Но возраст!

– Мы, ведьмы, умеем сохранять молодость. Бабка моя первым делом передала мне это знание, а только уж потом к волшбе приучать стала.

Яромилыч вздохнул. Не такой получилась встреча у них, как ему виделось. Здесь на старом гульбищном месте, он надеялся, что увидит свою милую старушку, ласково прижмет её, они поговорят… Да где там! Он-то старик, да она отнюдь ещё не бабка. Вот и поговорили… Дед печально ухватился одной рукой за бороду, а другой стал теребить плешь во всю голову, с клочками седых волос по краям.

Любава озорно улыбнулась.

– Ах, вон из-за чего ты запечалился!? Ну, Вятша, друженька! Перестань! – Она подошла к нему совсем близко, обняла и нежно прижалась к плечу. – Ты для меня всё тот же Вятша, к которому я тогда пришла сама. Всё такой же молодой, красивый и сильный. Только такой, и никакие годы не смогут этого изменить! Слышишь?

Глаза у Яромилыча стало пощипывать от избытка чувств и он, чтобы не выдать себя голосом, только закивал согласно головой, обнимая Любаву, гладя её по спине своими шершавыми ладонями, вдыхая запах её волос. Неужто всё тот же дух свежей хвои? Он потянул носом ещё и ещё, не в силах оторваться. Ох, благодать-то какая!

– Что, помнишь ещё? – засмеялась Любава своим особенным, грудным голосом.

Яромилыч прочистил горло, чтобы оно не подвело его, не задрожало:

– Как же я мог бы забыть такое? Всю жизнь хранил в себе, все малости до единой запомнил, часами вспоминал… – тут голос его все же дрогнул, дал слабину и дед умолк.

Не давая повиснуть неловкому молчанию, Любава шутливо пихнула его локтем в бок:

– Ишь какой! А когда девушка сама набивалась, перед ним кругами выхаживала, так он нос воротил!

– Так дурной был! Не знал, от чего воротил-то!

– Оно и видно было, что дурной! – Любава немного отстранилась от Яромилыча, – А теперь, смотри-ка, сам пришел!

– Так ведь позвала!

– Тоже верно, но ведь ко мне в избу-то сам дорожку протоптал.

– Твоя правда, – согласился Яромилыч, внутренне содрогнувшись, въяве припомнив, во что превратилась постель в той избе.

Любава отошла в сторонку, прислонилась спиной к березе:

– Ну, вот о том давай и поговорим. На воркование времени почти не осталось, на пятки тебе наступают, Вятша. Прямо на пятки!

Яромилыч невесело усмехнулся:

– Да не на пятки, Любаша! На одну только, на ту, которой нет! Зудит треклятая, хотя и без малого полсотни лет как оттяпана! Ведь потому к тебе на поклон и подался, что чуть на стену уже не полез от чесотки этой. Разумею, что знак какой-то, а понять его не могу. И избавиться не знаю как!

Любава с каким-то особым прищуром глянула на дедову деревянную ногу, и даже не на нее, а как будто сквозь . Потом сморгнула и посмотрела уже обычно.

– Да, тут ты прав. Знак это. Чутье твое предупредить пытается, что охота за тобой началась. Ну, дак чего. Можно, наверное, тебя от чесотки теперь избавить, ты ж теперь предупрежден. Смотри за моей рукой.

Одна поставила правую ладонь против его глаз и стала поваживать ею. Яромилыч честно старался следить за движениями, но вскоре утомился, ощущая, что глаза закрываются сами собой. «Я не сплю, – говорил он сам себе. – Я просто не в силах спать, после всего случившегося. Я…»

– Вятша, не спи! – резко прозвучало над ухом.

Дед дернулся всем телом и, даже, кажется, всхрапнул. Оказалось, что он всё ж таки умудрился задремать прямо на ногах, словно конь в стойле. Яромилыч встрепенулся, повел плечми, и только тут до него дошло, что зуд пропал совершенно! «Не чешется!» – хотел было заорать он во все горло, но холодный палец Любавы спешно лег ему на уста.