Валерий Лаврусь - Очень высокие горы. Восхождение

Юра не пил. С тех самых больничных времён. Сначала было нельзя. Потом вроде стало можно, и мужчины-врачи, подмигивая, интимно понизив голос, выдавали индульгенцию 34 34 Индульге́нция – в католической церкви освобождение от временного наказания (кары) за грехи, в которых грешник уже покаялся, вина за которые уже прощена в таинстве исповеди, в частности разрешение от наложенной Церковью епитимьи. : «Грамм сто хорошей водочки – запросто!». Но Юра морщился и качал головой: «Сто грамм не стоп-кран, дёрнешь – не остановишься! Пачкаться только…»

Хотя больше имело значение именно «нельзя»: что-то сродни игре в русскую рулетку, в которой непонятно, сколько патронов осталось в барабане. А потом это дело вдруг стало безразлично. Что-то такое произошло с организмом-скафандром Юры, (а, по всей видимости, в первую очередь – с психикой!), но только он вдруг перестал ощущать потребность в алкоголе. Нет-нет-нет… Положа руку на сердце, иногда «стресса ради» водка блазнилась. Причём именно она! Не джин, не виски, не даже так полюбившаяся текила. Водка! И так, чтобы сразу полстакана! С солёным огурцом! А минут через пять – второй! Но пятикилометровая пробежка развеивала подобные фантазии напрочь, да и возникали они всё реже.

Теперь Юра уже даже во сне не пил. Но когда кто-нибудь спрашивал, совсем ли он завязал, только пожимал плечами и отвечал: «Никогда не говори никогда», а сам про себя думал: «Кому-то наверху стало нужно, чтобы я не пил – вот и не пью». В том, что он завязал сам , что хватило личной воли – сильно сомневался. У Славки же не хватило, а он чем лучше? Ничем.

Ближе к девяти, после очередного медосмотра, они окончательно устроились спать. На ночь Анна, (ей вроде немного полегчало!), вдруг затеяла спор про тот самый «скафандр». Оказывается, вчера она всё же что-то услышала, и теперь взялась нервно и страстно высказываться. Видите ли, не нравится ей сама идея казённости «скафандра»! Видите ли, «скафандр» (она абсолютно уверена!) выдан в личную собственность, и человек имеет полное право делать с ним всё (всё!), что заблагорассудится! Ну, то есть абсолютно всё! Что угодно! Ибо человек, и только сам человек, а никто иной – сбоку там, или особенно сверху (сверху особенно!) является творцом своего счастья! – митинговала Холодова.

– Понимаешь, Серов! Всё это фигня! Ещё Лабковский говорил…

Спор угас неожиданно. Анна снова уснула на полуслове.

Не спит, да?.. Ну, не спит и не спит… Как возьмётся не спать и… Бессонными глазами Юра уставился в тёмный потолок. А вообще интересная она. Книжки читает. Кто сегодня читает книги? А она читает… Жить, говорит, без книг не могу! И идея «скафандра» её заинтересовала… «Горняшка» долбит… Даже борщ не ела. Эх, Аня, Аня…

Парни им сварили борщ, хотя портерам еды не хватает. В первый день путешественники возмутились, зачем столько им наготовили? Они же столько не съедят! Но уже на следующий день поняли – всё, что они не доедают, доедают портеры.

…Шесть утра. Ох. Ну хоть бы ещё полчасика! Ну хоть бы ещё четверть часика… Юра повернулся на другой бок и закрыл глаза, сосредоточившись… Один, два, три… десять… пятнадцать… Да хоть двадцать пять! Не получится! Организм требует своё.

Кряхтя и постанывая (голова продолжала умеренно болеть), Юра выбрался из спальника, оделся и вышел, прихватив фотоаппарат.

Хочешь сделать эксклюзивный кадр, без фотоаппарата не выходи – гласит народная мудрость. Про походы по потребностям в ней ничего не говорится, поэтому Юра давно уже решил: место – не помеха для эксклюзивных кадров. Выходишь, а тут он, кадр эксклюзивный – сам пришёл!

На востоке вовсю полыхала заря нового дня, близился восход. Серов вздохнул и поёжился, скорее бы уж – а то холодно, как в Сибири! Африка тут у них, понимаешь… Он пощёлкал фотоаппаратом на восток, обошёл домик и вдруг встал как вкопанный. На Килиманджаро – нет-нет, на Кибо! – накрыв вершину ладонью, лежало облако. Юра расстроился. А как же там восходители? В облаке-то? В тумане? «Ё-о-о-о-ожик…» Им бы так не свезло… А то посмотрят они на Африку с высоты шести километров, ага…

– Что снаружи? – спросила из спальника Аня, когда Серов воротился.

– Облако на Кибо… Представляешь? Как ладонь лежит! Иди глянь.

– Мутит меня, Палыч… – она вынула из спальника страдальческое лицо и заставила его (лицо) улыбнуться. – «Скафандр» мой мутит…

– Здрасьте-приехали! Ночь же прошла… Должно было полегчать…

– Полегчает… Когда-нибудь… Когда-нибудь нам всем полегчает… И ещё… – Аню передёрнуло. – Он грязный!