Петр Капица - В открытом море

Чижеев на верфи работал мотористом на подъемном кране, а Степа Восьмеркин – подручным кузнецом. От скуки они вечерами выходили на покатый берег Южного Буга и подолгу глядели на зеленоватую, таинственно плескавшуюся воду.

И вот в один из выходных дней парни увидели не похожую на других девушку. Она появилась, как амазонка, мчащаяся по воде на странном речном коне.

Из-за мыска, тарахтя подвесным мотором, выбежал быстроходный спортивный катер, тащивший на буксире широкую доску. А на доске, стоя во весь рост и держа ее на узде, как коня, неслась в пене и брызгах девушка. Она была в темном лоснящемся купальном костюме и в резиновой шапочке.

Скутер, сделав полукруг, сбавил ход. Доска начала опускаться, оседать в пену. Девушка легко соскочила с нее и, зарываясь головой в воду, поплыла бурным кролем.

Она быстро настигла лодку с умолкшим мотором, вскарабкалась на нее, сняла шапочку и тряхнула головой. И сразу над ее плечами словно появилось облако: прижатые резиной светлые волосы девушки распушились, и голова ее стала похожей на пышный одуванчик.

Друзья так и ахнули. В ту пору они еще не знали, что из-за непокорных волос и колкого язычка эту девушку прозвали Ежиком.

Чижеев с Восьмеркиным, забыв о солидности, которую они все время напускали на себя, со всех ног бросились к пристани.

Подбежав к сходням, они увидели, что девушка уже накинула на себя сарафан и зашнуровала парусиновые туфли. Запыхавшиеся друзья с таким восторженным изумлением разглядывали ее, что спортсменка невольно обратила на них внимание и, улыбаясь, сказала:

– Ух, какие паровозы прибыли!

Восьмеркин сразу же сделал вид, что он просто прогуливается. Чижеев же поклонился насмешнице и невозмутимо ответил:

– Простите, не паровозы, а пасифики. Так нас в Южной Америке называли, где мы в последнем плавании были.

Но девушка даже взглядом не удостоила свежеиспеченного «морского волка». Она попрощалась со своими друзьями, оставшимися на скутере, легко взбежала по деревянному трапу и, размахивая сумочкой, пошла к парку.

Сеня Чижеев решил немедленно познакомиться с девушкой. Он выхватил из кармана восьмеркинского пиджака пестрый шелковый платочек и помчался вдогонку.

Это он проделал с такой поспешностью, что медлительный Восьмеркин не успел сообразить, двигаться ли ему вслед за товарищем, или оставаться на месте. А когда он надумал помочь другу, того уже не было видно.

Чижеев нагнал девушку в парке.

– Вы платочек обронили…

Девушка смерила его не то презрительным, не то соболезнующим взглядом.

– Эту тряпочку, – сказала она, – я видела торчащей из грудного кармана того увальня, который остался на берегу. Вернитесь к нему и положите ее на место.

Она прошла мимо обескураженного парня с таким надменным видом, что он невольно посторонился.

Неудача не смутила Чижеева, – он пошел следом за спортсменкой, желая взглянуть, в какой дом она войдет.

Девушка свернула в подъезд каменного дома. Сеня без промедления юркнул туда же и прижался к стене. Он видел, как девушка не спеша поднималась по лестнице. Когда ее шаги затихли, он беззвучными прыжками добрался до площадки третьего этажа и заглянул в длинный коридор.

В коридоре уже никого не было. Сеня лишь успел заметить, как, блеснув медной дощечкой, захлопнулась третья дверь слева. Он на цыпочках подошел к этой двери и прочел надпись, выгравированную на медной дощечке:

«Вот так да! Неужто она боксом может? – подумал Чижеев, но тут же успокоил себя: – Нет, девушки боксом не занимаются, – наверное, ее папаша здесь живет».

Теперь Чижеев знал, что ему делать. Он поспешил спуститься на улицу, забежал домой, надел парадный костюм, щеткой пригладил волосы и в таком сверкающем, жениховском виде вновь появился у двери с медной дощечкой.

Он храбро нажал кнопку звонка и стал ждать. Вскоре послышались шаги, и дверь открыла девушка. Сеня шаркнул ножкой и поклонился ей.

– Ну, это уже наглость! – возмущенно сказала она. – Сейчас же уходите.

В это время в прихожую вышел ее отец, лысый, но еще крепкий сухощавый старик. Нос у него был слегка приплюснут и немного свернут на сторону, а из-под седых мохнатых, казалось, свирепых бровей выглядывали небольшие, хитроватые и озорные глаза.