Инна Живетьева - Черные пески

Княжич Артемий, стоящий на крыльце, оглянулся.

– Ну все, Лисен, поехали мы.

Уже? Но почему? Элинка привалилась обессиленно к стене.

– А княгиня? Может, вы ее дождетесь?

– С мамой я попрощался. Митька, ну ты чего? – крикнул через двор. Дин вышел из боковых дверей, тех, что ближе к Элинкиной комнате. – Заблудился, что ли?

Артемий сбежал с крыльца, перехватил друга, начал что-то втолковывать. Митя поверх его плеча на Лисену глянул, качнул головой: то ли – прости, то ли – прощай.

Распахнули ворота. Броситься бы туда, уцепиться за створки, не пустить. Но нельзя. Только смотреть, как уезжает. Кричать про себя: «Я ждать буду! Слышишь? Я буду ждать!»

Митя оглянулся. Ворота за ним закрылись, громыхнул засов.

«Ничего не хочу помнить и ни о чем не хочу думать», – сказал Митька и словно благословил тем дорогу. Пока не приедут – все равно не смогут ничего изменить, а раз так, то зачем думать о плохом?

Через пять дней должны были расстаться с Марком – тот поедет в Паволь, городок, где обосновался торговец амулетами Варрас. Расспросит – и к Орлиной горе. Так и сяк рядили, сошлись, что просить о милости нужно самого покровителя.

А пока – нежаркое солнце убывающего лета, мирная дорога, ведущая мимо оживающих после войны деревень. Ночевки в солидных гостиницах, где к столичным путешественникам относятся с почтением, или на опушках, когда можно дурачиться и болтать до первых звезд. И жадный интерес Митьки ко всему: к игре деревенских мальчишек и черно-белому коровьему стаду, нагло преградившему дорогу, к неторопливым разговорам со стариками и шутливым перебранкам с девушками, к ранней, не дождавшейся осени, свадьбе и к тонкой работе кузнецов из города Харсан. Даже к ежику, вышуршавшему из кустов и уставившемуся на путников любопытными бусинками глаз. Темке казалось – друг впитывает в себя Иллар, как впитывает сухая земля долгожданный дождь, не надеясь, что тучи скоро вернутся. Путешествие затягивалось, но поторопить князя Дина друзья не решались.

С Марком простились на выезде из Харсана. Митька сказал угрюмо:

– Неправильно это. Ну, что ты едешь снимать проклятие моего рода. Я должен был сам.

Марк глянул преувеличенно жалостливо.

– Умный ты, Митька. Но иногда – дурак дураком. Не сам он, можно подумать. Свалился же на мою голову!

– Марк… – Темка хотел сказать: «спасибо тебе», но встретил предостерегающий Митькин взгляд и осекся. Вышло: – Удачи!

Разъехались. Казалось, осталось что-то недосказанным, хоть разворачивай коня.

– Я думал, вы обменяетесь оружием, – резко сказал Темка, когда Харсан остался далеко за спиной и Митькино молчание стало невыносимым.

– А зачем? – тот пожал плечами. – Марку это не надо. В смысле, от меня, – он выделил эти слова, – не надо. Я же ему и в самом деле и друг, и враг, как ты не понимаешь!

Темка действительно не понимал.

– Бред шакалий! Придумал тоже: и друг и враг одновременно. Так не бывает.

– Протри глаза, – развеселился Митька. – Как видишь, бывает.

– Да, я не понимаю. Я некоторых вещей действительно не понимаю, – медленно произнес Темка. – Например, я не понимаю, что бы ты делал, если бы вытащил князя Дина из королевской тюрьмы.

Он давно хотел это спросить, но все не решался. Что ему потом делать с таким знанием?

– Помог бы выехать из Иллара.

– А потом?! – Темка остановил коня, ухватил Митькину Ерьгу за повод.

– Взял бы с отца слово не возвращаться. И не причинять вред Иллару и короне.

Темка только головой покачал. Ну как можно быть таким наивным? Сам же рассказывал, сколько значит для князя Дина слово.

Митька коротко усмехнулся.

– А еще я бы поклялся, что найду и собственноручно убью его, если он нарушит обещание.

– Эй, ты тут? – крикнул Марк, свесив голову в пропасть. Прозвучало глупо, и он покаялся: «Прости дурака».

Внизу густела темнота, дна ущелья не разглядеть. Марк провел рукой по краю обрыва – с тихим шорохом посыпалась земля. Матерь-заступница, если вниз лететь, так быстрее от страха сдохнешь, чем расшибешься. А страх – вот он. Сидит у Марка на закорках, ножки свесил и в ухо нашептывает: куда ты лезешь, идиот? Не стряхнуть захребетника.

– Идиот, – вслух согласился Марк и отполз от края. Даже вставать не стал, так на четвереньках и пятился, пока не почувствовал под ладонями густую траву.

Он лег на живот, прижался щекой к прохладному листу подорожника. Хорошо тут. Спокойно. Птицы над головой орут. Вон жук ползет, жесткая спинка в красных пятнах, черные лапы за травинку цепляются. Везет же ему – на полтравинки всего спуститься и надо. Марк сшиб жука щелчком. Ох, проклял бы род Динов, да некуда больше.