Дана Арнаутова - Хранитель равновесия. Темные игры

– Смотри. Это гроза богов. Я про нее только слышал. Смотри внимательно! Это и есть жизнь. Настоящая!

И небо обрушилось на жаждущую землю ликованием и яростью вечного священного брака. Раскололось, извергая мириады молний и потоки грома, так что ночь мгновенно сменилась днем, а день – вечером, столь серым стало слепяще-белое небо, когда вниз хлынул дождь. Он уложил мокрую траву, пройдясь по ней неизмеримо огромной упругой ладонью, пригладил степь, напитал ее, утолив вечную жажду. Потоки воды заливали сусличьи норы, покинутые хозяевами, смывали пыль и пропитывали землю далеко вглубь… Еще сильнее прижался к земле волк, уткнув нос в лапы и прижав уши в благоговейном страхе.

Первый же поток воды, обрушившийся с неба, мгновенно промочил и Раэна, и замершего рядом Надира. И дальше уже стало все равно, что сумасшедшие струи хлещут по спине, лезут в уши и заливают лицо… Раэн глянул на Надира – тот смотрел на грозу, как слепой смотрит на мир, внезапно открывшийся ему, огромными, широко распахнутыми глазами, в которых то ли страх, то восторг, то ли все вместе.

Они сидели, обнявшись, на пригорке, а вокруг бушевали молнии, ударяя то близко, так что земля отдавалась болезненным гулом, то вдали, и лишь тонкая пленка защиты, поставленная Раэном от разрядов, но не от дождя, укрывала их. А когда однажды ударило особенно сильно и совсем рядом, защита дрогнула, колеблясь, и прогнулась… Но все-таки выдержала. Раэн, успевший собрать остатки сил для ближнего щита, с трудом выдохнул… понял, что слишком сильно сжал плечи Надира – и увидел, как тот поворачивается. Покачал головой, улыбаясь, но было поздно!

Рванувшись, Надир повалил его на подушку мокрой примятой травы и упал сверху, закрыв собой от дождя. Сказал что-то, но слова потонули в грохоте. Снова – и опять его заглушили гром и шум дождя. Тогда он просто вытянулся на Раэне, опираясь на ладони, расставленные по обеим сторонам от целителя, и замер, неотрывно смотря ему в глаза. Вода лилась сверху, стекала у него по волосам, смешивалась с ними, и черные блестящие волны падали на грудь Раэна, струями воды утекая куда-то вниз.

А в глазах самого Надира плескалась такая чистая, сумасшедшая, всему миру открытая радость, что Раэн, покоряясь, раскинул руки в стороны – и снова сомкнул на горячей, несмотря на дождь, мокрой спине, покрытой скользким от воды шелком. Обнял, медленно проводя от плеч ниже, и улыбнулся в ответ, чувствуя, как струями хлещущего ливня вымываются из них обоих тоска и напряжение последних дней.

Он точно знал, что бы ни случилось дальше, но эта безумная и яростная ночь связала их с Надиром навсегда. Не обычным желанием плоти, но тем, что выше. Тем, что погнало одного из них в беспощадную тьму навстречу собственным страхам, а второго – следом, чтобы уберечь и спасти.

И так они смотрели друг другу в глаза с шалой хмельной улыбкой, не нуждаясь в словах, пока небо окончательно не рухнуло вниз стеной рокочущей воды, прижимая их друг к другу, спутывая волосы и сплетая пальцы, сплавляя взгляды в попытке почувствовать другого сильнее, чем себя. И сверкали молнии, и рушился на землю гром, но в этот краткий миг посреди расколотой вспышками степи больше не было ни страха, ни одиночества.

Линии вероятности, которые Раэн рассчитал для новой игры Равновесия, упорно сходились именно здесь, в небольшой длинной долине, почти со всех сторон окруженной холмами. Их извилистая цепь тянулась на многие недели пути и веками служила естественным рубежом между Светлым шахством и Степью. Нистальская долина, которую называли Восходными Вратами государства, одним концом выходила в Степь и потому была не самым спокойным местом для поселения. Случись большой набег степняков – и Нисталь падет первым. Но люди здесь все-таки жили, между безопасностью и свободой от шахских чиновников неизменно выбирая волю.

Примерно две дюжины кланов оседлых степняков перебрались сюда еще несколько веков назад и смешались с самыми отчаянными крестьянами Иллая, которым шах пообещал освобождение от налогов за рубежную службу. Слияние крови оказалось удачным. Потомки двух народов сохранили упрямую гордость Степи, крестьянское трудолюбие, гортанный выговор общего языка и привычку щедро украшать одежду бахромой и кожаным плетением.

Особых богатств за ними никогда не водилось, но из поколения в поколение нистальцы разводили отличных лошадей, благоразумно не увеличивая табуны сверх определенного количества. Каждый год Нисталь посылал пять дюжин отборных жеребцов для конницы шаха и не платил больше никаких податей, оттого заезжим чиновникам кланялся не из угодливости, а только ради учтивости.