Кирилл Шатилов - Многоликий странник

– Полагаю, ты лучше меня знаешь, что нужно делать, – заметил Локлан, поеживаясь, хотя в кладовой было сухо и не так уж прохладно.

По-прежнему держа дохлую крысу за хвост, Олак с поклоном удалился восвояси.

Проводив недоверчивым взглядом его прямую фигуру в легкой кольчуге, которую он не снимал, кажется, никогда, даже в Меген’торе, и с неизменным длинным кинжалом, заткнутым за пояс, Локлан снова провел ладонью по щеке и улыбнулся, вспомнив, при каких обстоятельствах получил звонкую оплеуху.

Все эти дни, особенно с того самого момента, как отец не просто разрешил ему отложить казнь пленницы, а настоял на том, чтобы вытрясти из нее правду о замыслах ее соплеменников, Локлан исправно заглядывал в свой чулан, расположенный сразу же за стеной его опочивальни. В обычное время он хранил там оружие и доспехи, иногда коротал время с приглянувшимися ему девушками из Большого Вайла’туна, которых исправно доставлял в Меген’тор под видом торговок или новых служанок все тот же Олак, или просто запирался от посторонних глаз, читая и размышляя в одиночестве о разных интересующих его вещах, благо в спальню мог зайти почти любой обитатель замка, однако, не застав там хозяина, должен был немедленно удалиться. Разумеется, с появлением рыжей пленницы все оружие и все доспехи из чулана были незамедлительно перенесены в покои Олака. Саму же пленницу, слишком быстро оправившуюся от раны, пришлось, как собаку, посадить на цепь, чтобы она не наломала дров и знала свое место. Цепь поначалу замкнули у нее на шее, но Локлану это показалось слишком унизительным, и тогда металлическим кольцом ей сковали щиколотку на больной ноге. Кто-то из присутствовавших смело предположил, что при сильном желании пленница может оттяпать себе ногу и таким образом высвободиться, что будто бы в истории войны с шеважа уже случалось. Его дружно подняли на смех, заметив, что для подобного действия ей по меньшей мере потребуется какое-нибудь орудие, чего она была лишена. Зубы у девушки были на удивление ровные и острые, она щедро скалила их на окружающих, готовая впиться мертвой хваткой в первого, кто отважится к ней приблизиться, однако едва ли ей хватило бы мужества и сил перегрызть ими собственную кость. Тем не менее, всякий раз, отпирая дверь чулана, Локлан испытывал необъяснимое волнение перед тем, что ему предстоит увидеть. Как ни странно, проведя несколько дней в полном одиночестве и отказываясь от еды, девушка стихла и очевидно лишилась сил к сопротивлению. Она только и делала, что лежала на специально выделенной ей тонкой подстилке и отвечала Локлану полными ненависти взглядами. Теперь он все чаще заходил к ней в сопровождении своей старой няньки Фреды, которая еще застала то время до прихода к власти в Вайла’туне его отца, когда малочисленные пленные шеважа жили среди вабонов , и худо-бедно помнила некоторые из их писклявых слов. Они вдвоем подолгу просиживали перед пленницей, всячески пытаясь ее разговорить, однако, по утверждению Фреды, та только ругалась. В итоге выяснить удалось лишь то, что зовут ее Сана и что отец ее – вождь одного из кланов. Локлан поначалу обрадовался, получив возможность доказать Ракли, что не зря потратил на девицу столько времени: ведь каким-то образом можно даже исхитриться и затребовать за нее выкуп. Увы, Сана с ненавистью насупив хищные брови, что-то добавила, и Фреда, столкнувшись с немым вопросом в глазах Локлана, перевела:

– Она говорит, что твои люди убили ее отца, и опять ругается. – Видя, что эта новость расстроила его, старуха добавила от себя: – На твоем месте, сынок, я бы не стала с ней церемониться и для начала как следует ей всыпала.

Следующий раз Локлан пришел на допрос в одиночестве. Ему казалось, что девушка лишь прикидывается, будто не понимает языка вабонов . Уж слишком ее собственная речь звучала затейливо. При желании она наверняка сможет объясниться без посредничества порядком поднадоевшей толмачихи. Выяснилось, однако, что Сана так вовсе не считает. Напротив, оставшись с Локланом наедине, она вообще замкнулась в себе и избегала даже смотреть на него. Когда же он протянул к ней руку, чтобы повернуть к себе испачканное пылью и слезами лицо, она изловчилась и неожиданно влепила ему ту самую пощечину, о которой он сейчас не мог не думать. К счастью, рядом никого не было. Иначе подобный позор он, воин и сын военачальника, смог бы смыть разве что кровью обидчицы. Но он правильно рассудил, что отомстить никогда не будет поздно, и в ответ лишь рассмеялся, чем явно привел девушку в замешательство. Было похоже, что она сделала это, рассчитывая на быструю смерть и избавление из плена. Она обманулась в своих ожиданиях. Локлан ушел, как бы невзначай наступив на цепь и заставив ее звякнуть, подчеркивая тем самым, кто здесь играет какую роль. И вот только сейчас ему пришло на ум, что с тех пор он ни разу не посылал пленнице еду или хотя бы воду. Это входило в обязанности все того же Олака, а тот, разумеется, привык слушаться приказов и в своих действиях старался проявлять минимум самостоятельности. Фреде же Локлан не то чтобы не доверял, но хотел свести на нет вероятность общения девушки с кем бы то ни было из обитателей замка. В особенности с теми, кто способен ее понять. Мало ли о чем она с такой завидной настойчивостью молчит!