Василий Лягоскин - Волшебник по залету. Книга третья. Магия крови

В какие-то минуты он вместе с Иваном прогнал весь шестидесятилетний процесс создания уникального кораблика. Степанов не был инженером, или конструктором. Но он был гениальным математиком и алхимиком, и потому через него прошли все расчеты чертежей и материалов. Олег же сейчас получал лишь конечный результат. И так вот, как в сжатой ЗИП-папке проносились перед ним годы. Он вспомнил о своем обещании передать «привет» – когда переживал вместе с юным ученым продажу монаху ватиканского монастыря, а потом еще раз, разглядывая лицо матери подростка – вместе с Ваней, в последний раз.

А потом кристалл просто рассыпался в его ладони – так много в нем, очевидно, было информации, и сухих страстей. А может, это Олег сам, непроизвольно, произвел магическое действие.

Он полежал немного в кресле – такой режим тоже был предусмотрен для артефакта. А потом медленно потянул к считывателю другой кристалл. Громов уже знал, чью жизнь будет теперь проживать – словно раскручивая спираль времени в обратном порядке. Здесь, вместе с Галамедом ал Буркаем, его душа практически не ныла, а сердце не обливалось кровью. Потому что Олегу было понятно – этот высокородный ученый из погибшей цивилизации Самах сам определил свою судьбу – когда выбрал профессию биотехнолога.

– А ему бы сразу в инженеры-конструкторы пойти, – подумал в какой-то момент Громов, – глядишь, тогда бы… нет – тогда он просто сдох бы от вируса в день «Икс», как все его «подельники».

Впрочем, в воспоминаниях ал Буркая тоже прорывались эмоции. Он тоже страдал – от того, что Хозяин требовал невозможного, совсем неправильного, как он сам считал, использования его таланта. Дело было в кораблике, этом вот боте. Галамеда, инженера от бога, заставляли воплощать в этом проекте массу дурацких, совсем нереальных, порой взаимоисключающих, прожектов. И ал Буркай поначалу пытался доказать свою правоту, показать красоту правильного инженерного решения. Но все разбивалось о хозяйское: «Я так хочу!».

В общем, к концу этого повествования – юные годы Галамеда Олегу были не так интересны – Громов нарисовал перед собой подробную картинку этого кораблика. Вообще-то в кристалле присутствовали и чертежи – во всех ракурсах и проекциях, но для парня наглядней и понятней была именно картинка, намалеванная собственноручно.

Начал он с внешней части бота, с его «шкуры». Псевдоживого организма – самовосстанавливающегося; несущего, кроме защитных функций, которые она осуществляла посредством эмиттеров, созданных гением Ивана, еще и маскировочные, и наблюдающие за окрестностями с помощью таких же псевдоживых рецепторов, и даже в какой-то мере атакующие. Именно эта живая броня сформировала щит, который прижимал его, Олега Громова, к камням перед дворцом Албама.

Толщина этого слоя была в половину метра, и вся эта махина была подвижной – крутилась по воле разумного мозга, или в автоматическом режиме, на тысячах роликов, которые, к тому же, являлись снарядами для двух тоннельных пушек. Да – злая воля Фаркада Албама заставила втиснуть в крошечный кораблик грозное оружие, которое в Содружестве смогли разместить лишь на линкорах и крупных крейсерах. Ну, так они были в сотни, и даже тысячи раз крупнее бота!

Здесь же это были те самые цилиндры, один из которых Олег видел в носовом отсеке судна; длиной по двадцать пять метров, и толщиной в целый метр, внутри которого было просверлены (или отлиты) отверстия калибром в двадцать сантиметров. Вот такого диаметра снаряды, длиной в метр, и служили роликами гигантского «подшипника», сердечником которого получились еще полметра внутренней брони, уже не живой, и все пространство бота – включая и новую «квартиру» Олега Громова.

Зачем нужно было это извращение? Инженерный выкидыш, как обозвал этот феномен Олег Громов?

– «Я так хочу!», – сказал Фаркад Албам, и все заткнулись, и исполнили его волю.

Но Олег все же попытался понять его логику. Только одно приходило на ум – старое правило на войне: «Снаряд в одну воронку не попадает дважды!». Здесь же, на боте, «воронки» постоянно перемещались, и вероятность такого попадания была еще меньше.

– Дальше, – продолжил Олег уже спокойней, – ну, вот зачем нужно было совмещать двигательные сопла с оружейными стволами, и все это размещать в толще «живой брони»? Это какой же сложности расчетов нужно было предполагать, чтобы обеспечить плавный полет, нужную амплитуду поворотов, и отсутствие отдачи – когда труба, из которой только что вырывались раскаленные газы, толкавшие кораблик в нужном направлении, становилась оружием, и из нее в сторону врага тянулся мощный луч плазмы? А движение при этом не должно было остановиться? И таких труб в боте было две дюжины – по двенадцать направленных в противоположные стороны. Эти двадцать четыре выхлопа обеспечивали и подвижность судна, путем разнонаправленной работы. Точнее, направлены они были, по расположению труб – на равном расстоянии по внешней окружности, но благодаря ассинхронизации и разной силе этих выхлопов этот кораблик мог развернуться в воздухе практически на месте – в любой проекции. И что при этом будет с пассажирами?…