Любовь Рябикина - У каждого свой путь. Книга четвертая

В пять вечера к нему в камеру вошли генерал и Марина. Она сумела уговорить врача отпустить ее на пару часов из госпиталя. Трое спецов, приехавших с ней, остались в тюремной комнате для свиданий. Степанова вновь надела форму и медали позвякивали, когда они шли с генералом по узкому коридору. В госпитале другой одежды у нее не было и пришлось довольствоваться тем, что есть. Прапорщик, сопровождавший их, остановился возле металлической двери с номером 208. Достав связку ключей, выбрал нужный и открыл дверь. Предупредил:

– Я сейчас солдат подключу, в случае чего успеем…

Марина обернулась к нему:

– Не надо никого подключать и сами займитесь делами. Николай ничего не сделает ни мне, ни генералу. – Шагнула в камеру первой. Горев вскочил с кровати, где лежал, закинув руки за голову. Она произнесла: – Здравствуй, Николай! Зачем звал?

Спокойно села на табуретку. Генерал устроился на краю постели. Горев тоже присел на край кровати. Вгляделся в ее лицо:

– Поздравляю, Марина! Резко, прямо, честно! Так похоже на тебя… Я позвал, чтобы сказать – я раскаиваюсь во всем. Мне горько и больно, что не я стану защищать тебя от тех пуль, которые теперь обрушатся на твою грудь! До этого я не чувствовал своей вины. Казалось, ничего сверх серьезного не совершал, а сейчас чувствую себя с ног до головы в крови. Что же случилось со мной, Маринка? Почему я перестал быть твоим другом? Отказался сам, добровольно… Как же прав был отец, сказав, «если любишь, останешься другом, даже если сердце будет кровью обливаться»! Ведь любил я тебя, безумно любил! И сам сгубил остатки того, что могло бы нас оставить друзьями!

Горев опустил голову и судорожно сглотнул. Голос не повиновался ему. С мукой поглядел на генерала:

– Я знаю, Евгений Владиславович, что мне смертная казнь светит. Все правильно. Заслужил. Я прошу вас разрешить мне попрощаться с родителями и родными местами. Без конвоя и наручников. Жизнью Маринки клянусь, дороже ее у меня нет, вернуться и принять приговор…

Бредин растерялся. Он чувствовал его искренность, но это было так необычно, и генерал не знал, что ответить. Марина тихо сказала, глядя на Николая:

– Отпустите, товарищ генерал…

Встала и неожиданно прижала Колькину голову к себе. Притиснула так, что рана заболела. Маринка гладила жесткие волосы Горева, плакала и никак не могла успокоиться. Только в эти минуты она наконец-то поняла, что мешало ей убить Николая – детство, общее детство. Она до сих пор видела свет в его душе. Теперь этот свет вырвался наружу, и она жалела, что слишком поздно.

Горев уткнулся в ее грудь, обхватив женщину за талию. Широкие плечи дрожали от беззвучных рыданий, и она искренне жалела его. Бредину было не по себе от этой картины. Он и сам чувствовал, как щиплет в носу. Этот запутавшийся мужик чем-то привлекал к себе. Решение пришло:

– Вот что, Николай! Пока идут допросы, отпустить тебя я не могу. Где-то в мае все закончится. До суда будет недели две. Я отпущу тебя под свою ответственность…

Горев отпустил Марину и судорожно вздохнул:

– Спасибо, Евгений Владиславович. Спасибо, Марина, что приехала. Мне впервые за долгие годы было так хорошо сейчас, когда ты обнимала…

Степанова развернулась и молча рванула из камеры, не видя дороги перед собой. Выскочила. Прижалась спиной к стене, а по щекам, к удивлению охраны, катились крупные слезы и падали на боевые ордена и медали на груди. Генерал чуток задержался, чтобы сказать:

– Маринка расстроилась, ты видишь. Я с тобой попрощаюсь за нее. Мы еще заглянем к тебе. До свидания, Николай. Я рад, что ты все же понял…

В больнице ее ждали около сотни телеграмм, присланных от военнослужащих со всех концов России. Одна была от Юрия Лозового с Дальнего Востока. В ней было всего четыре слова: «Слушали. Вперед, Искандер. Лозовой». До позднего вечера, Марина читала телеграммы, отвечала на звонки. Несчастный Капустин сбился с ног, бегая до КПП и обратно, чтобы принести новые пачки телеграмм и поздравительных открыток. На большинстве вместо адреса стояло «Москва. Госпиталь. Марине Степановой». Люди задавали вопросы, просили помочь с проблемами, предлагали решения.

Степанова старательно записывала на листочке все заданные вопросы и предложения. Спать легла далеко за полночь. Бутримов «переселил» секретаря в соседнюю палату, где расположились на ночлег охранники, а сам занял его место на кушетке в палате Марины:

– Так спокойнее будет!