Валерий Мит - Источник

– И удивляться тут нечего…, – продолжал Игорь, видя округлившиеся Витины глаза. – Если разобраться, это только кажется удивительным, но иметь своего ходока от деревни было очень круто, особенно такого, как Аксён – Божьего человека.

– И как он сходил?

– Сходил нормально. О самом путешествии ничего неизвестно, но примерно год он отсутствовал, потом вернулся. Ещё год прожил в деревне, а затем ушёл опять, но уже по просьбе односельчан.

– Это как это?

– А так…! Все заметили, что пока Аксён ходил и урожай был выше и падёж скота прекратился, а пока он сидел дома, неприятности возвращались.

Так он и ходил всю жизнь.

Сходит, отнесёт подати, побудет немного дома и уйдёт опять.

Последний свой поход он совершил, когда ему было сто три года.

Вернувшись, сказал, что устал и больше ходить в Иерусалим не сможет.

Рассказывают, что пока он жил, а прожил он ещё три года, дожив до ста шести лет, никаких неприятностей в селе больше не было.

– Стабильно высокий урожай и поголовье скота неизменно растёт! – пошутил Витя стандартным лозунгом социализма.

– Ты зря смеёшься, так и было…!

– Не обижайся, я же просто так….

– Всё у тебя просто, – резко оборвал Игорь. – Он, между прочим, свою жизнь людям подарил, святой был человек, не говоря уже о том, что был нашим дедом.

– Извини Игорь!

– Передо мной не извиняйся, за Аксёна обидно…

Мальчишки надолго замолчали.

Потом пошли собирать в стадо разбредающихся коров.

Потом, видя, что Игорь по-прежнему сердится, Витя первый сделал шаг к примирению:

– Не сердись Игорь, извини! Расскажи, что было дальше.

Игорь помолчал ещё несколько минут и тихо ответил:

– Я, Витя, не сержусь, но ты должен понимать…, – он махнул рукой и замолчал ещё на минуту. Затем, видимо, преодолев себя продолжил:

– А рассказывать, в общем-то, и нечего. История закончилась. Разве что то, как он умер…

Игорь вопросительно посмотрел на друга. Витя утвердительно чуть кивнул головой.

– Ну, тогда слушай:

Нужно сказать, что наш далёкий предок был очень крепок и подвижен. Всю свою жизнь был в движении. Говорят, что он даже не ходил, а бегал лёгкой трусцой. Обычный ритм жизни ему не годился. Да и не был он обычным никогда, даже до этой истории с источником. С другой стороны, разве поручит Бог обычному человеку хоть что-то? – Конечно, нет. В лучшем случае посмотрит, улыбнётся и отвернётся от него.

С Аксёном всё было не так.

Бог его хранил.

Сам подумай, легко ли было в одиночку в прошлом веке носить подати в Иерусалим. Шансы добраться были не велики. Разбойники всех мастей так и кишели на дорогах, грабили всех подряд.

Он же был словно заговорённый. – Ходил, вернее, бегал, и не жаловался – десятки раз – чудо. Ещё и поэтому его очень уважали все односельчане. Некоторые и побаивались. Были и такие, кто завидовал – ещё бы, ведь он имел дружбу с самим Богом, но становиться ходоком, как и он, совершать паломничество в Иерусалим, разделить все тяготы такого перехода, никто из этих людей не спешил.

Было и ещё одно, за что его следовало уважать и то, что отличало его от других – он всегда улыбался. Улыбка не сходила с его лица, как бы не била его жизнь. – С тех самых пор, как он пришёл в себя после находки креста и первого паломничества в Иерусалим.

Словно что-то нашёл он там – в пути. Будто понял, что нет на свете ничего, из-за чего стоило бы плакать. Словно спалил священным огнём что-то в себе – то, что вызывает жалость и неуверенность, то, что заставляет быть слабым.

Спалил, и плакать стало не о чём.

Так и жил наш прапрадед Аксён, всеми почитаем и уважаем, но на некой дистанции, которую установил вовсе не он.

Жил и улыбался – улыбался всю жизнь.

Улыбался, я уверен, даже тогда, когда было невыносимо одиноко на далёкой чужбине.

Улыбался, как говорят, когда остался один и схоронил жену.

Бегал своей лёгкой трусцой в Иерусалим и обратно.

Бегал на речку, бегал к соседям по делам, бегал в лес.

Всё время бегом, улыбаясь – торопился жить, радуясь этой жизни, не желая видеть её грязь, мрак и неприятности, стараясь успеть в этой жизни, как можно больше.

Уже давно была похоронена жена, недавно похоронены его дети, его внуки давно перевалили за зрелый возраст, а ему всё было нипочём.

Ему шёл сто шестой год и, хотя он выглядел очень старым, подвижность свою не потерял. Перемещался всё также трусцой с неизменной улыбкой на губах.

Что это – старческий маразм или неведомое нам знание? – Почему он улыбался всегда? – Ведь не бывает так, что всё и всегда хорошо? Невозможно всегда и всему улыбаться, что за тайну унёс с собой наш дед? – Неизвестно….