Владимир Молодых - Казачья Молодость

Помнится, однажды – а было это в последних днях школы – я прибежал в дом и крикнул с порога:

– Мама, дядя Андрей сказал, что я вступил в отроческие годы. А что это – отроческие годы?

– А это то, что дядя готовит тебя в гимназию. Ты стал взрослым, но ты еще мал ростом. Я против этого, сынок! Нам нельзя друг без друга – мы будем скучать, страдать, маяться, волноваться. А волнение – это, сын, болезнь. Это будет болезнь одиночества с моей и с твоей стороны. Отрочество – это взросление. Ты уедешь, а там и Веру надо будет отдавать в чужую семью. С кем останусь я?

– Да у тебя целый двор…

– Петька, он человек святой. Но с немым – все одно, что с конем – понимает, а сказать не может. А дядя Андрей хвалит тебя по школе и говорит, что твой путь один – гимназия. Что ж если все так, то мне ли возражать, ведь мой век недолог…

Был август. Я вернулся из далекого для меня путешествия на крайние южные станицы. Был я полон впечатлений и от южных станиц и от самой реки. Софи встречала меня, как мы договорились – на утёсе я заметил еще издали ее белый шарфик в выброшенной вверх руке. Издали шарфик бился на ветру, как крылья белой птицы, пытающейся взлететь… Один короткий и два продолжительных гудка разорвали тишину тихого течения жизни…

Спешил, побывав у дяди и взяв у него коня, только домой. Как много мне хотелось рассказать матери. Но в доме я нашел ее больной. Она лежала. В доме был доктор. Когда доктор ушел, тетка Лукерья шепнула мне на ухо: «Молись Богу и проси матери здоровье».

Вскоре вернулся и отец, и, не откладывая, стал тут же собирать в гимназию. Размеры, снятые с меня для пошива мне формы, были отправлены задолго дядей к сестре Бутина, комнатку в доме которой мне отвели уже.

– Жаль, что мать слаба, – говорил отец спокойно, – но жизнь такова, что ее не остановить. А уж чему быть – тому не миновать.

Рассуждая о сборах, на которые Бутин отвел нам два дня, мы кружком сидели вокруг постели матери. Я с жалостью смотрел на мать, ее худое, изможденное болезнью лицо и готов был умереть, чтоб только она жила. Может решение отца увезти меня из станицы – а мать была против этого – и подорвало ее и без того слабое здоровье.

– Хилый от рождения, а еще твоя болезнь… Тебя там заклюют, – тихо проговорила мать.

– Говорят, там большой дом у сестры Бутина. Две дочери. Сама сестра – учитель гимназии, так что ты, маманя, не переживай. Я не пропаду. Я же взрослый и смогу за себя постоять. А письма буду писать часто. Да, видит Бог, как сказал дядя, судьба жестоко обошлась с нами.

Все два дня я не отходил от постели матери. Читал ей старые книги по ее желанию. Подавал в назначенные доктором часы ее лекарства. Мать, видя мои старания, пыталась улыбнуться. Мы подолгу говорили обо всем, о чем раньше и слова не сказали. Мать переживала только об одном, – кто так будет за ней ухаживать, как делал я?

– Пропадешь ты там, Яша, – слезно твердила мать.

– Судьба все решила за нас. От нее мне не уйти. Ведь я хочу увидеть мир.

– Да, сын, отец – твоя надежда в твоих мечтах. Ты уж его не подведи в своем учении, чтоб отцу не было стыдно за тебя. Держись его… Он мне сказал, что выведет тебя в люди.

– Ты держись, мама. Я не подвиду ни тебя, ни отца. Я хочу учиться, и я все смогу. А еще я стану знаменитым наездником. Так сказал дядя.

Мать, смахивая слезу, потянулась ко мне и поцеловала. Сердце мое сжималось, глядя на мать.

– А может, Бог даст, я не выдержу экзамен? – сказал я, обнадеживая мать.

– Нет, нет, сынок, ты сдашь. Я читала твою Грамоту из школы. Она дана тебе «За усердие в учебе и прилежное поведение». Так что я уверена. А то, что я по слабости материнской сказала, чтоб ты остался, так ты этому не верь. У тебя своя жизнь…

Покидая станицу, я не знал, что оставлю ее на долгие годы.

С отцом я простился дома. Он уходил в реку, чтобы поздней осенью с осенним паводком вернуться с грузом. Человек он был ответственный перед своим хозяином Бутином, которого он считал благодетелем: помог определиться с жильем мне в Губернске. А потом – отец не любил проводы. Долгие проводы, говорил он, это долгие слезы. Но прощаясь, он сказал в доме:

– Учись и чтоб ничто не должно отвлекать. Карманные деньги у тебя будут небольшие. Живи скромно. На ежегодные каникулы с приездом в станицу не рассчитывай. Учеба для казака- это та же служба. Ничто не должно те6я отвлекать…, – скупо проговорил отец.

Мать бледная, измученная болезнью собралась меня проводить до города. На выезде из ворот стояли тетка Лукерья и Петька. Тетка, похоже, даже всплакнула, а немой весело махал картузом. Пока с ними прощался, подошел крестный. Крепко обнял, пожелав во всех делах удачи. Прощаясь, протянул свою узкую ладонь с длинными крепкими пальцами.