Владимир Молодых - Казачья Молодость

– Это твоя, Яков, наука?

– Да, моя, – сказал я виновато.

А однажды крестный привез из города мороженое сладкое молоко. Мы были оба рады, а Петька то и дело повторял: «Петька …атаман»…

Словом, к школе я был готов, но мечте этой не суждено будет сбыться…

Дядя мой, атаман староверской станицы, откуда родом мо мать, принимал самое активное участие в моей подготовке к школе, где он был временно учителем до прихода нового. Он один из немногих атаманов в округе окончил реальное училище, он же один из первых убеждал мать, что меня надо после школы отправить в гимназию в Губернск. Мать тогда и слушать этого не желала. Она и представить себе не могла, как можно меня одного отпустить в далекий чужой город. Нет, тогда она не могла на это решиться. Она одного сына уже потеряла, а если второй уедет – с кем останется она? Надо заметить, что в староверческой среде образование было главным и необходимым условием вхождения в жизнь. Мать моя прекрасно читала. В их семье все были грамотными. А вот в православной казачьей станице учили только мальчиков. Брата, мать настояла, и его отдали в реальное училище, а сестра Вера осталась дома – так решил отец: матери невмоготу одной вести хозяйство. «Ей грамота не нужна, чтоб рожать детишек», – только и скажет отец. Мать могла бы и настоять, чтоб Верку учили, – она даже как-то об этом сказала атаману, но тот ей дал понять, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Но сыновей мать решила крепко учить, чтоб не быть им чурками с глазами. Это выражение: «не быть чурками с глазами» – я не раз слышал от матери. Проследить за моим образованием мать просила своего брата Андрея Смолокурова. Обстоятельный, неспешный казак был поповским старовером. Было ему в те годы около пятидесяти лет. Известный в округе конник, он первый дал мне уроки конного мастерства, ибо сам был победителем престижных окружных казачьих скачек в Губернске. В последующем мы сблизимся от одной страсти к конным скачкам. И первые мои успехи в скачках были его успехи в том, как он подготовил меня. Это была уже вторая, так сказать, школа верховой езды, а первую, как известно, школу езды я прошел у бывшего ямщика на заимке. Дядя учил меня мастерству в посадке на коне, умением управлять конем, тогда как Степан, помнится, учил тому, что казак должен всегда скакать лихо, аллюром в три креста. Это такая бесшабашная скачка, где все дозволено. У дяди Андрея в скачке все должно быть строго по правилам. Я со временем вберу в себя что-то от Степана и почти все от Андрея, но имя моё, как лучшего наездника, будет на всех афишах городов…

А между тем к школе я уже был готов. Перечитав с дедом «Тараса Бульбу», я стал читать все, что приносил брат или дядя из Сбегов. Так что по вечерам для домашних я читал и Дон-Кихота, и Робинзона, но все заслушавшись мою, хотя еще и корявую речь, но, однако же, ждали продолжение на следующий день. Давались книги нелегко. Так Дон-Кихота поначалу Гриша прочитал сам со мною, а уж, освоившись, я осмелился читать сам. Как-то за чтением меня застал крестный, и он тут же матери сказал, чтобы завтра же записала меня в школу. Я любил смотреть яркие иллюстрации в журнале «Всемирный путешественник» и в книге «Земля и люди». Только позднее они станут предметом моих углубленных чтений.

В другой раз дядя, отложив книги, заведет рассказ. А рассказчик он был превосходный. Я, бывало, заслушаюсь о времени раскола веры. И сколько горького и едкого порою я услышал из его уст про то, как первые Романовы раскололи веру, чтобы поживиться богатыми монастырями старой веры, а заодно и бояр мошной тряхнуть, если от старой веры не отойдут. Поныне образ боярыни Морозовой с картины у нас проходит, как икона. Все нами, староверами, пережитое, рассказывал дядя, от людской низости и жестокости того века. Я слушал его и горел от негодования к простым людям, от несправедливости царей. Сам он вспыхивал огнем в лице, рассказывая о деяниях власти и о том, как он порою здесь жестоко отстаивал старую веру и ни на шаг не отступал.

Все, что пока дала мне жизнь, – и есть тот итог мною прожитого.

Мать не могла не нарадоваться моим успехам, так что уже стала готовить мне все новое к школе и даже купила мне новые сапоги, чтобы заправлять в них шаровары. Но в школу, как чувствовала, не записала. Со мною случится беда…

Хотя отец в то лето будет настаивать – мне в августе стукнет восемь лет. А он только что вернулся с реки, и как-то вечером попросил меня почитать журнал «Европа». Он его выписывал, его прилежно читал Гриша. Так вот, услышав, мое чтение отец заявил матери, что сына пора в школу. Мать против: мол, мал ростом и худенький – заклюют там его мальчишки. «Ничего, – не дослушав мать, проговорил отец. – Были бы кости, а мясо нарастет!». Может отец и прав, вытирая слезы, сказала мать. Как ты сам думаешь, сыночек? Если ты готов, тогда поедем за сапогами.