Владимир Молодых - Казачья Молодость

Потом, спустя годы, вспоминая прожитую молодость, я спрашивал себя: «Так что же такое моя жизнь в этом огромном и непонятном до конца мире?» Кажется, что моя жизнь это всего лишь череда дней и ночей, встреч, разговоров, некоторые из которых мы позднее назовем событиями. Та же революция, митинг, разгон, жандармский капитан. Теперь через годы – все это станет событиями. А тогда? Тогда это была просто жизнь с ее всплесками или затишьем. И все же небольшая толика из этого беспорядочного накопления впечатления останется в памяти. Хотя все это время был и оставался поток в непрерывной связи мыслей и чувств, в которых и заключается ответ: в чем смысл жизни? Его, этот смысл жизни, трудно уловить и выразить словами. Однако, не смотря ни на что, сохраняется неведомая вам надежда: ухватить этот смысл жизни, ее суть. Для меня этот смысл жизни выразил мой дядя, сказав как-то мне в те годы: «Ты, Яков, слишком простираешься вдаль…» Вот он – в этом весь мой смысл жизни. От этой тяги к дали и родилась во мне моя мечта – увидеть Камчатку. Она, Камчатка, останется моим смыслом жизни, ее началом и ее концом.

Отец мой, когда-то «заболел» Камчаткой, а за свою преданность этой земле, она, Камчатка, оставила его себе навечно. А он, как строитель, заложил поселок Ключи под Ключевской сопкой.

Я с природным упрямством взялся за учение. Я поставил себе цель: окончить гимназию по первому разряду, чтобы иметь преимущество при поступлении в училище. От дяди я уже знал, что каждый год училище берет только двоих из казачьего сословия. Крестному я обещал, что я буду в ряду первых на выпуске. А для этого только одно средство: зубрить! Вот за это я и засел. Но не лишал себя общения с конем. Загородные прогулки делал в любую погоду. Это я взял за правило. А после прогулки – уборка стойла, чистка коня. Не отказывался и от скачек казачьего полка. Были первые успехи. Но заметил слабости: мой конь неуверенно шел на препятствия. Начал отработку прыжков в манеже. Конечно, не обошлось без падений и ушибов. Мой конь был из породы башкирских коней и отличался повышенной резвостью. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы укротить его излишнюю резвость. Что это мне стоило – можно представить, когда он цеплял копытом за препятствие, а я вылетал из седла. Отделывался пока ушибами. А конь при этом стоял надо мною с понурой, виноватой головой. Я утешал его, как мог. И снова и снова направлял его на препятствие. И так до пота. В одно из таких падений ко мне подъехал молодой человек. Он учтиво подал мне руку. Я встал.

– Наезднику, юноша, если им захочешь быть, придется серьезно падать на каждые десять скачек. Будь к этому готов, а пора синяков, я думаю, для тебя пустяк, – весело заметил этот приятный на вид человек.

Это много позже я узнаю, что это будет мой первый соперник. И что он адъютант наказного атамана и он же друг бывшей моей подруги – это я так считал – Нины. Но он же будет и моим в будущем одним из близких мне людей, как наездник. Он разобьется на скачках, когда уже Нина будет его женой, а мне предложат занять его место адъютанта. Но без Нины…

Отец Петра заметил мое усердие в конюшне. Я и сено разносил коням наравне с конюхами. Таскал воду, чистил денник своего коня. Однако Петр, застав меня однажды за уборкой и вывозом навоза, отчитал меня за это: мол, мы конюхам за это платим, а потому это не твое дело.

– Я сам знаю, что мое, а что не мое дело. Чтобы мне понять коня, а коню – меня, – надо почаще быть с конем. Конь все видит и все запоминает. У него прекрасная память, – невозмутимо, отрезал я Петру.

Я так сказал ему в первый раз. Как он может мне на что-то указывать, если я с детства общался с конем. Я именно тот казак, у которого люлькой с рождения было седло коня.

– Тебе, конечно, виднее. Но гимназия и навоз – как-то не сочетаются.– Брезгливо коверкая слова, проговорил он.

В новой отглаженной тужурке гимназиста и в очках – это что-то новое – он, действительно выглядел настоящим старшекурсником. Я же в доме ходил только в казачьей форме. Меня могли в любое время вызвать конюхи. У меня с ними завелась добрая дружба, которые, кстати, за спиной звали Петра «барчуком».

Но и в другой раз Петр все ж не унимался, глядя на мои дела в конюшне.

– А потом скажут, что от кого-то в классе пахнет конским навозом и потом.

– А ты что, Петр, боишься, что подумают на тебя. Ты скажи тогда – ты же староста – что все эти запахи несет Дауров, который у вас живет на конюшне. И пусть всем классом меня хорошо отмоют, – в брезгливом тоне Петра съязвил я.