Аскольд Де Герсо - Нежданная гостья

Возможно, когда-нибудь он вернётся сюда, но даже самому себе он не мог назвать дату, когда это произойдёт. Антуан ещё в отрочестве познал истину: если пытаться играть на две стороны, можно легко и просто потерять себя, собственную душу. Она не будет принадлежать тебе, погрязнув в грязи интриг и склоков, сплетен и вражды. Ибо, жить в грязи и оставаться чистым невозможно, всегда кто-то измажет. Попытка же вырваться обернётся смертью. Потому как толпа, даже если она состоит из высокородных господ, остаётся толпой, подчинённой идее, которую ей навязывают.

И в этой толпе, что копошится в жиже, именуемой громко двором, ты должен также плести интриги, как и окружающие, в противном случае, тебя проглотят, как это попытались сделать с ним несколько позже, и даже не подавятся. Море же… Море – это свобода, свобода от всего. Море – единственное, кто не предаст, но перед этим не единожды испытает тебя на прочность. Задаст вечный вопрос: а чего ты стоишь, человек? В море или океане ты никогда не сможешь солгать себе».

– Спасибо, мы вам так благодарны, наш спаситель, – только и промолвила девушка тихим голосом, более уместным в дворцовом зале, нежели здесь, среди шума и грохота волн, свиста ветра, гудящего в снастях и хлопающего парусами.

– Да полноте. Вам спасибо, что удостоили быть полезными вам и стать Вашим спасителем. – Легко и непринуждённо отпарировал граф де Вир.

Несколько усталое лицо девушки озарила благодарная улыбка, на миг обнажив ровный ряд белоснежных зубов. Мадемуазель, несмотря на всё пережитое в последние часы, держалась с достоинством, хотя того, что она продрогла, ей скрыть не удалось не только от проницательных глаз капитана, но и матросов. Единственное, что уловил взгляд капитана – страх. Страх, поселившийся в её сердце, при всём умении и старании скрыть, выдавали глаза. Страх был не только следствием этого вечера, нет, он имел более древние корни, не известные не посвящённому и уже успел укорениться в сердце мадемуазель.

Вслед за девушкой, он также поддержал юношу, помогая перейти на борт в лучших традициях, выражая приветствие гостю. Не важно кого ты подобрал, куда важнее, как проявит себя он позже и тогда, соответственно, отношение также может поменяться вплоть до противоположного.

– Добро пожаловать на борт, – произнёс он вторично. Затем перепоручил юношу заботам боцмана. На борту вопросами экипажа, как то: размещение, командование установкой и уборкой парусов, сменой вахтенных, всё это входило в прямые обязанности боцмана Франсуа Вилларсо.

Послушник, как окрестил юношу капитан, среди членов экипажа хоть и вызвал поначалу неприятие из-за своего монашеского одеяния, но приглядевшись к нему поближе, взгляды стали мягче, за отсутствием креста, непременного атрибута духовных лиц их подозрения окончательно рассеялись. На борту «Всевидящего ока» до этого момента не было ни одного духовного лица, за всё время эксплуатации галеона, как оно обычно бывает на военных кораблях королевского флота, даже в качестве пассажира.

Да и как могло быть иначе, если помимо одеяния – балахона, его худое телосложение, бледное измождённое лицо, присущее обитателям монастырей – всё говорило о принадлежности к духовному воинству, как они именовали себя повсеместно, где только оказывались, на островах в Океании, на новых землях, отхватывая для монастырских нужд наиболее плодородные земли, прикрываясь якобы продвижением христианства. И ради этого не гнушались отправлять на костёр неугодных.

Но, многие оказываясь вдали от цивилизации и папского присмотра, предавались разврату, не меньшим сладострастием, что и язычники, которых они пришли просвещать в истинной вере. И хоть сомнения капитана де Вира, у кого были свои счёты с духовенством, развеяла мадемуазель дю Плесси, экипаж оставался в неведении и только благостное расположение капитана к юноше, сдерживало матросов.

…Капитан де Вир, в своё время из-за распрей, вспыхнувших в среде духовенства между католиками и протестантами, улицы Парижа ещё не забыли криков и стонов погибающих безвинных людей, чья вина состояла лишь в одном: они имели честь появиться на свет в семье гугенотов, лишился своих владений, всех привилегий и даже семьи и был брошен в застенки Бастилии, замок на чью долю выпало принимать всех отверженных королём, Папой Римским и откуда выход оставался, только один: на кладбище или костёр на Гревской площади, ещё один памятник мракобесия. О многом могла бы рассказать сия площадь, обрети она хотя бы на несколько часов способность говорить.