Павел Горбачев - Время 8:18

Тем временем немецкие пехотинцы уже успели подобраться ближе к линии советской обороны, и с нетерпением ждали окончания минометного обстрела, чтобы кинуться в атаку и сходу захватить позиции русских. Генка не смог удержаться, и проходя мимо нескольких немецких солдат, пристально наблюдающих за результатом обстрела из небольшой воронки, стал сапогом сбивать землю в их сторону. Как бы он ни старался, а из-под его ноги вылетала лишь куцая струйка песчинок. Генка уже не надеялся задержать атаковавших, а продолжать сбивать пыль, чтобы хоть как-то нагадить немцам. И ему удалось: двое ближайших к нему пехотинца стали жмуриться из-за того, что песок попал им в глаза, и Генка тут же радостно удвоил усилия. Он засыпал им затворы винтовок мелким песком, из-за чего эти немцы немного отвлеклись, оттирая грязь с оружия. Тут взрывы стихли, двое немцев продолжали очищать свои винтовки от песка, и вдруг на все поле пронзительно кто-то засвистел в свисток.

Это была команда к атаке, и все немцы выскочили из укрытий и побежали в сторону опушки. Двое неудачников, которым Генка так смачно напакостил, все еще оставались в яме, протирая оружие, как вдруг из леса, примерно со стороны блиндажа Титова послышались выстрелы. Пули засвистели рядом с Генкой, и немцы прижались к земле воронки.

– Тьфу! – сплюнул Генка и нецензурно выругался, – если бы они сейчас просто встали в атаку, то сразу бы легли. А так я вам подарил жизнь! – с досадой в голосе крикнул он сверху в воронку со съежившимися немецкими солдатами и пошел дальше.

Начался бой, на позициях РККА оживились винтовки и пулеметы, пули стали носиться по полю с нестерпимым воем. Немцы продолжали атаку, не считаясь с этим, и первая партия атакующих уже скрылась в лесу, наткнувшись там на оставшиеся целыми проволочные заграждения.

Но Генке это уже было неинтересно, он быстро домчался назад к развалинам печки и там нашел своих друзей. Оказалось, что они внимательно наблюдали за ним и ждали, когда же он прекратит свои тщетные попытки вмешаться в ход событий. Генка им рассказал, что видел там, у блиндажа, и что делал. Друзья выслушали его рассказ внимательно, и когда он закончил, то на лицах всех показалась радость облегчения.

– Если раньше мы могли вмешаться в происходящее, и мы это уже сделали, – ответил Егорыч на Генкин рассказ, – то теперь мы вряд ли можем на что-то повлиять. Но даже если и можем как-то минимально сдвинуть легкие песчинки, как это делал ты, то делать это надо с умом, понимая и предвидя, что это может повлечь за собой.

– Ты хотел навредить этим немцам, – говорил Марат, – а так получилось, что на данный момент ты их спас.

– Хорошо хоть, что этого солдатика в блиндаже ты предупредил, – отозвался Никита, – но из-за масштаба событий его жизнь или смерть вообще ни на что не влияет, как мне кажется…

– Еще как влияет, – перебила его Люба, – для того солдата, скорее всего, очень важно, будет он жить через час или нет! Теперь представь, что этот солдат все-таки дождется Победы и вернется с войны живым, у него, может быть, возникнет семья и родятся дети. Потом пойдут внуки, а это очень важно. Так что, Генка, ты – молодец, – Люба похлопала Генку по груди, – никого не подставил, не убил даже немцев, может, и они вернутся живыми с войны.

– Кто знает, – бросил Марат.

– Да ну их, – махнул Генка рукой, – я просто хотел как лучше…

Звуки боя наращивали интенсивность, при этом сама стрельба все удалялась в лес. Запах пороховых газов становился удушливым смрадом. Через непродолжительное время все сражение полностью переместилось в лес, и там еще долго палили винтовки, взрывались гранаты и гремели пулеметы. Генка и Никита сидели на груде кирпичей. Генка покорно слушал звуковую картину боя.

Марат, бродивший по сожженной деревне, в одном из сохранившихся подполов нашел несколько узелков с одеждой, которые только слегка подкоптились сверху и сильно пропахли дымом пожара. Он ходил по пепелищам, повинуясь страсти рассматривать всякую всячину, ну а тут зрелище было совершенно непривычное глазу мирного городского жителя. То, что было когда-то крепким деревенским домом, взрастившем в себе не одно поколение крестьян, превратилось в серо-черную груду мелких угольков, пылящих серо-золотистым холодным дымком при каждом дуновении ветра. Он ходил прямо по этим уродливым кучам, откуда мог внезапно выглянуть какой-нибудь предмет правильной формы, например, сковорода или лопата. В какой-то момент Марат осознал, что он может переворачивать предметы своим сапогом, поднимать их с земли и даже брать в руки. Эта вновь обретенная возможность, которая вообще-то привычна в обычных условиях, ошарашила его сейчас не меньше, чем ранее обнаруженная возможность мистическая способность проходить сквозь кирпичную стену и оставаться невидимым. Он тут же начал лихорадочно осматриваться, ожидая, что, кроме этого, и в окружающем мире тоже что-то могло поменять свойства. Но все оставалось на своих местах. Тогда он осмотрительно перешагнул через несгоревшие остатки бревен и досок, и уже было направился обратно к друзьям, как его внимание привлекли несколько половиц, торчавших из того, что когда-то было полом, и чернеющая за ними пустота. Марат присел, отодвинул доски и обнаружил небольшую нишу, в которой были, по-видимому, в спешке набросаны предметы домашнего обихода: расчески, небольшое настольное зеркало, деревянные шкатулки, тарелки и чашки, несколько подушек, грязное одеяло, рваный тулуп и несколько пар валенок. Поверх всего этого, прямо на расстоянии вытянутой руки, лежали два тканевых свертка – большой и поменьше. Марат протянул к ним руку и по одному вытащил их из подпола.