Иван Банников - Последний прыжок

– Сейчас кушать будем, – весело сообщила женщина-двойник, ловко крутя ложку в пальцах.

Люба вздрогнула, потому что этому трюку её научили в детском доме, и она демонстрировала его только самым близким людям. Выходит, они тут основательно подготовились, стараясь скопировать её не только внешне, но и в плане поведения. Но зачем?

Сжимая кулаки и собираясь напасть, она шагнула к самозванке.

– Побереги силы, – хмыкнула та, переворачивая тушу на вертеле спиной вверх. – Еле на ногах же стоишь, я же помню, каково это – первый прыжок. И восемь километров по лесу это не шутка.

– Кто ты? – пророкотала Люба, готовясь выдрать женщине все волосы.

– Я это ты, дурында, – фыркнула та, теперь перемешивая булькающее варево в котелке. – Только тринадцать дней спустя.

– Как это? – растерялась девушка. – Что здесь вообще происходит?

Её проигнорировали.

– Волк опять был? – спросила самозванка у мужчины, который подошёл к костру и с наслаждением втянул ноздрями дым от туши.

– А как же, поток же не меняется. Так же хотел броситься на тебя.

– А чего не принёс? И мясо, и шкура была бы отличная.

– Завтра схожу, если не сожрёт никто.

– А куда перо делось? – спросила она и цокнула языком.

– Проклятие! – он хлопнул по пустому нагрудному карману. – Должно быть, выпало где-то. Ну да ладно, в шляпе ещё одно осталось, не страшно.

– Чёрт с ним, давайте есть.

Он снял с костра ближайший конец вертела, женщина-повариха взялась за второй, и они пошли к избушке, стараясь двигаться плавно. Люба осталась одна. Она покачивалась от слабости, тупо смотрела на тёмный лес, наполненный незнакомыми и пугающими звуками, и пыталась сообразить, что делать дальше.

Мужчина показался из дома с тряпкой в руках, аккуратно снял котёл с огня и тоже унёс в дом. Полминуты спустя послышался его голос:

– И чего ты там встала? Есть иди! Ждёшь, пока на тебя кинутся рысь или медведь?

Люба дёрнулась и против воли направилась к избушке. Возле треноги лежал узкий короткий нож, измазанный в засохшей чешуе, она схватила его и спрятала в правом рукаве. Потом нерешительно приблизилась ко входу, затаила дыхание и поставила ногу на порог, готовая отразить удар или даже напасть самой.

Люба вошла в дом и быстро огляделась. Неказистый деревянный стол установили у правой стены избушки. На нём горела походная электрическая лампа, пытающаяся разогнать темноту сгущающихся сумерек. Вместо стульев вокруг стола стояли три пенька. Жареную тушу, распространяющую соблазнительный запах мяса, положили на большое керамическое блюдо. Рядом стояли котелок с похлёбкой, стеклянная тарелка со стопкой лепёшек и три миски из нержавейки. Женщина-двойник разливала похлёбку по мискам, а мужчина с азартом мыл руки под пузатым металлическим умывальником и счастливо улыбался.

В левой части избушки на полу виднелись шесть ярко-оранжевых спальных мешков. У стены напротив входа стояли пузатый мешок и шесть картонных коробок, из одной из них торчал носик морковки.

– Люб, чего стоишь? – хмыкнула женщина. – Садись есть, я же помню, какой голодной была в тот день. Как пообедала в музее, а потом стошнило же, желудок много часов пустой.

Ощущая себя персонажем дурного сна, Люба на деревянных ногах подошла к столу и посмотрела на аппетитный мясистый кусок рыбы, торчащий из прозрачного бульона.

– Нож давай, а то порезалась уже, – самозванка протянула руку, слегка улыбаясь.

Люба вытащила нож из рукава и нахмурилась при виде пятен крови, темнеющих на обшлаге. Она покорно отдала оружие, ощущая непривычное безволие. Потом села на пенёк и позволила двойнику обработать порез йодом. После этого её послали мыть руки, и она снова непривычно подчинилась, неуклюже нажимая снизу на металлический стержень, высвобождающий струю прохладной воды.

Уха с рисом оказалась божественно вкусной. То ли сказался кулинарный талант хозяйки, а то ли Люба зверски проголодалась. Обжигая губы и язык, она хлебала наваристый бульон, пахнувший костром, и вспоминала самоволки из детдома, во время которых по несколько дней жила на реке, питаясь скудной собственноручно приготовленной ухой и подачками случайных туристов. Жуя картошку и мелкие луковички, она вспоминала и детдомовскую еду, однообразную и невкусную.

Мужчина довольно урчал, изо всех сил работая челюстями, иногда стонал от удовольствия и поглядывал на сообщницу счастливыми влажными глазами. Та в ответ усмехалась и приговаривала чуть слышно: