Иван Банников - Последний прыжок

Люба сразу отметила, что красивый изумрудный костюм резко изменился в худшую сторону – весь сделался измятый и покрытый пылью и даже пятнами то ли грязи, то ли крови. Перо из шляпы вовсе исчезло. Злоумышленник выглядел измученным и больным – под лёгким остаточным загаром проступала болезненная бледность. Но что самое важное – он теперь сильно хромал, припадая на правую ногу.

– Зайчика нашего кто-то подстрелил? – удивилась Люба.

– Кабы знать, – хмыкнул Роман. – Вот только две последние кражи он совершал гораздо медленнее, как будто из последних сил. Вообще перестал торопиться. Картины переносил с усилием, хотя они же к концу списка и так остались самые маленькие. В обоих последних случаях он просто чудом успел смыться и не попался на глаза возвращающихся смотрительниц. А самое главное – за последней картиной он является с предыдущей в руках, чего не делал до этого. Вот посмотри на его последнюю вылазку.

Люба затаив дыхание следила за тем, как мужчина в истрёпанном костюме, зажав в подмышке свёрнутое в рулон полотно, медленно подошёл к «Грачам» Саврасова, почти не глядя резанул по стене, с искажённым от боли лицом поднял упавшую картину и потащил её за собой. Он с таким трудом переставлял ноги, что казалось, что любой шаг может стать последним. Но на каком-то нечеловеческом усилии воли похититель всё-таки удалился из зала.

– А последнюю картину забрала сообщница, загримированная под меня, – пробормотала Люба. – Умер? И она закончила за него?

– Вполне возможно.

– Сколько по времени заняла вся кража? – Люба сверилась со своими записями. – Они начали в десять ноль три и закончили в десять десять. Вынесли в неизвестном направлении двадцать два полотна и исчезли.

В этот момент на боку начальника охраны ожила рация, и все услышали встревоженный голос охранника с первого этажа:

– Андреич, тут полиция прибыла: следователь и группа захвата. Ищут эту инспекторшу, которая к вам утром пришла, Шестакову.

В комнате воцарилась кладбищенская тишина, и все взгляды обратились на оцепеневшую Любу. Она зачем-то посмотрела на наручные часы и запомнила время: шестнадцать ноль восемь. Глаза директрисы сверкнули радостью. Начальник охраны, не сводя с неё глаз, снял с пояса рацию и поднёс к голове:

– Что говорят? Что им надо?

– Говорят, что её опознали – она вчера с подельником грабанула несколько магазинов в районе Воробьёвых гор, и они ещё посмотрели наши видео и тоже её там увидели. Хотят арестовать.

Люба не раздумывала ни секунды. Она вскочила на ноги и кинулась к двери. Никто из присутствующих не пытался её задержать. Девушка распахнула дверь и выбежала в коридор. Цокая каблуками и беззвучно матерясь, Люба бежала к лестнице, пытаясь сообразить, как избежать встречи с полицией.

В конце коридора показался молодой темноволосый мужчина в гражданской одежде. За его спиной маячили ещё несколько человек в чёрной форме оперативной группы. На долю секунды Люба встретилась со следователем взглядом. Она не успела сбросить скорость или даже подумать, как действовать дальше. Дверь кабинета справа внезапно распахнулась, сильная мужская рука схватила Любу за лацкан пиджака и рванула на себя, в холодную пугающую темноту.

На неё обрушился адский холод, жуткий грохот сдавил голову, а невыносимо яркий свет выкрутил всё тело и превратил Любу в ничто.

А потом она снова стала собой и упала на что-то твёрдое и непонятное.

В голове бухали молоты, в ушах невыносимо звенело, а глаза отказывались видеть что-либо кроме размытых тёмных и светлых пятен. Люба закричала изо всех сил, ей казалось, что от мощи её голосовых связок содрогается вся Вселенная.

И вдруг все органы чувств включились одновременно, и Люба обнаружила себя лежащей на холодной земле, устланной прошлогодней палой листвой. Из горла исходил надсадный хрип, а в глаза и уши хлынули образы и звуки, которые никак не вязались с тем местом, где она находилась мгновение назад.

Люба лежала на земле и смотрела на ветви деревьев, кроны которых смыкались в единую тёмную массу, лишь кое-где пропуская солнечный свет. Терпко пахло какой-то зеленью, корой, землёй и ещё чем-то, чему мозг городского человека не мог найти определения. Оголтело щебетали на разные голоса птицы, а в кронах деревьев шумел свежий ветер.

Люба повернула голову набок, и весь мир тут же завертелся и закружился в неистовом танце. Она застонала, а затем её стошнило, неудержимо и мощно.