Юрий Копытин - Золотой дурман. Книга вторая

– Вот это по-нашему! – одобрительно кивнул Пахом и опрокинул свою. Захватив из чашки пригоршню квашеной капусты, он тут же отправил её в широко раскрытый рот…

Благодатное тепло медленно стало разливаться по телу Игнатия, пережитые тревоги ушли куда-то на второй план. Он повеселевшими глазами окинул запущенную горницу и остановил свой взгляд на Арсении: «Ведь это надо ж, как жизнь изменила человека за эти полтора года, что они не виделись!» – пронеслось в голове Игнатия.

– Ну, как твой Полкан – бегает ещё? – поморщившись от выпитого, сдавленно спросил Арсений.

– Бегает… – лениво пережёвывая кусочек чёрствого хлеба с хрустящей капустой, ответил Игнат.

– Полкан?! – выпучил удивлённые глаза Пахом. – Эт чево – кобель что ль?

– Жеребец мой!.. – раздражённо взглянул на него Игнатий. – Тесть его так обозвал. Говорит, что давным-давно у русских великий конь был, а сверьху у ево – грудь, руки и голова человеческа… О как!.. – поднял он палец вверх. – Потому и дал ему таку кличку.

– Поди, врёшь! – пододвинувшись ближе к Игнату, с сомнением вскрикнул Пахом.

– Это как же у коня – да человеческа голова?! – недоверчиво впялился он в глаза гостю.

– Ну, это вроде как сказание такое, – почёсывая затылок, пояснил Игнат.

– А-а-а, вона чо… Тода друго дело, – почесал всклоченную бороду Пахом.

– Да-а, здоров у тебя жеребец – за двоих тянет, а я вот теперяча – безлошадный, – пьяно покачал головой Арсений.

– Ну дык ты, давай, расскажи, с кем ходил, где был, – немного помолчав стал допытываться Пахом. – Как там, в горах-то?

Игнатий вкратце рассказал о своём участии в походе, отведя себе не последнюю роль в экспедиции и, естественно, упустив всё, что касается золота.

– Да-а, знакомы места, – прищурив глаза, протянул Пахом. – Исходил я Телеуцкую землицу вдоль и поперёк.

Гость с неподдельным интересом посмотрел на Пахома:

– Ты тож в горах побывал?! В экспедиции нанимался? – пододвинулся он поближе к рассказчику.

– Я? нанимался?! – расхохотался Пахом. – Это они меня нанимали – просили провести по неизведанным тропам. Да только я не шибко хотел связываться – платят мало, а работы невпроворот: сделай то, сделай это… Вот которы самолично интерес имели к Телеуцкой землице – это другой разговор: кто собирал всякие растения, кто камни да минералы выискивал, а кто и золотишком интересовалси – эти платили хорошо. Я им – и за проводника, и за толмача был, а каки работы – так для этого простолюдин нанимали.

Игнатий недоверчиво посмотрел на Пахома:

– Так что, и золотишко находили?!

– Находили… Чо, думашь, вру?! – угадал тот его мысли. – Я ещё мальцом был, когда отец, не желая отрабатывать повинность на заводах, бежал в горы, – начал свой рассказ Пахом, не забывая наполнять кружки.

Поскитавшись по Телеуцкой землице, пристали мы к инородцам и кочевали с ними, с одного места на другое. Всё сложилось хорошо: обзавелись лошадьми, баранами, да тут началась война джунгар с маньчжурами… Ох и досталось нам!.. – скорбно произнёс он, покачивая головой. – Эти супостаты никого не разбирали – убивали всех подряд, всё одно, кто ты: джунгар, инородец али русский… Наступил голод, от которого стали помирать люди. Дошло до того, что одичавшие от голодухи резали людей и питались человечьим мясом. Но и это ещё не всё: пошёл мор, болезни…

Пахом потянулся за кружкой, махом опрокинул её и, не закусывая, продолжил:

– Родные все погибли, от нашего улуса осталось с десяток человек. Вот мы и побежали к Бийской крепости защиты от иродов искать. Тогдашний комендант, как щас его помню – полковник Гарриг, принял нас под покровительство россейское. Почти всех куда-то отправляли, а меня вот приметил комендант, приглянулось ему, что по-русски говорю и инородцев язык понимаю, – ну и оставил при крепости. А когда поутишилось всё с инородцами – ну и я, вроде как, не надобен стал…

Пахом на минуту замолк, налил себе ещё вина и залпом опорожнил содержимое кружки.

– Эх, хороша!.. – утёрся он рукавом. – Ну дык слушай, чо дальше-то… Определили меня вместо рекрутского набора на заводы, приписали лес рубить да уголь для их надобностей из этого лесу выжигать – вернули к тому, от чего мой отец в горы бежал.

Поработал я там – вспоминать тошно, до чего изводили непосильным трудом простой люд. Многие не выдёрживали – бежали. Вот и я стал подумывать: податься в горы, а там меня ищи-свищи. Да, видать, Господь узрел мои мытарства и повернул всё по-другому. Стали приезжать к нам люди состоятельные, интерес имеющие к Телеуцкой землице, да и начальство экспедиции в горы собирать наладилось. Вот тут-то и приметили меня: сперва в экспедиции определяли, апосля и заезжие стали нанимать… Деньжата у меня завелись, хотел уже жениться – семью завести, да пока по горам мотался – невеста к другому сбежала. Осерчал тогда я шибко на жисть свою горемычную, ну и запил. Уже боле года гуляю – пока деньжата есть. А чо мне – один-одинёшенек… Вот только у меня товарищ, – кивнул он на задремавшего за столом Арсения, – завсегда, как родного принимает, – заплетающимся языком закончил Пахом…