Виктор Ананишнов - Изнанка матрешки. Сборник рассказов

– Да не упёрся я. Сны там у Селянинова телепатические… Тьфу ты! Привязалось! Путаю всё время того и нашего. Спрашиваю его сегодня. Володю. Нашего. Так вот спрашиваю, что он видит во сне? Он говорит, что только девушек… А Татьяна Славина грозиться уволиться.

– Н-да…

Программа в программе.

Солнце отдыхало.

Чтобы светить, надо отдыхать. И ничего не помнить. И погрузиться в себя без остатка. И дышать: вспухать и опадать то внешней, то внутренней оболочками.

Тихо, славно, тепло!

Фоки без устали шли вперёд. Но дорога становилась угрожающе узкой. Новым вскоре пришлось ослабить связи. Бессмертные заволновались – некоторым из них не стало хватать места под Покрывалом Единения. Плевки Хемов порой не достигали цели.

Могли быть последствия, но фоки продолжали идти вперёд.

Серкор поджидал их в самом трудном для перехода участке пути. Живущий за счёт энергии Солнца и темноты, он всегда бодрствовал и всегда был нацелен на уничтожение фоков. Он превращал их в новые образования, необходимых для создания картины погибших Грёз.

Фоки боялись Серкора.

Его внезапное появление шокировало их. Отчаянный сигнал бедствия, могущего остановить важную экспедицию к Солнцу и даже не подпустить к нему посланцев, умчался назад, к оставленным соплеменникам, и всполошил их. У них вспыхнули костры, собирая Курителей и Новых. Хемы кричали в голос:

– Хранительница, очнись! – и плевали в костры.

Пламя костров рваными ревущими рукавами достигали уже верхнего края каньона.

Курители могучим дыханием добавляли силы Хемам, отчего голоса их крепли и крепли. Слаженный и всёсокрушающий крик пронизал стены до самой Преисподней. Стены резонировали и усиливали вопль:

– Хранительница, очнись!

Хранительница Всех Даров и Порядка слышала крик фоков, но никак не могла избавиться от блаженного оцепенения. Оно наступило внезапно, словно она окунулась в него. И пришло оно из Преисподней. Там что-то творилось, а она не могла понять что, а потому не знала, как на всё это реагировать, и млела в оцепенении.

Непредсказуемость – вот что она ощущала в тот момент, когда её достигла просьба фоков о помощи.

Непредсказуемость – это Непорядок.

Потом наступило оцепенение…

Реальный мир.

Селянинов, хотя и сказал Корчагину о снящихся ему девушках, знал, что сказанное – неправда. Сказал по инерции, всегда так говорил.

В последнее время ему снилось чёрте что, как он сам себе сказал как-то утром после очередного такого сна.

То он снился себе коровой, у которой замёрзла спина, и это чувство преследовало его весь день. Однажды он всю ночь проплутал в лабиринте непонятного странного мира, где многократно подвергался опасности и, в конце концов, был съеден безобразным чудовищем. Всё было бы нормальным, потому что подобные сны ему снились и раньше. Не подряд каждую ночь, но снились. Но теперь, если его съедали, то настолько ощутимо и с такими подробностями, что он вскакивал среди ночи с бьющимся от ужаса сердцем.

В эту ночь ему привиделась картина атомного нападения. Во сне он спал и проснулся от взрыва бомбы. «Все вниз, к земле!» – кричал он и стаскивал кого-то с высокой кровати или платформы. Оказалось, он будто бы спал на улице, а стаскиваемый был его сыном, хотя в жизни у него имелась в наличии одна дочь, да и та, поздний ребёнок, пяти лет от роду. А сыну во сне перевалило, наверное, за все двадцать. Да и не он один, а три сына насчитал Селянинов с удивлением. И все от Татьяны Славиной, она ему там, во сне, была женой. И весь вид её говорил: – вот видишь как тебе со мной хорошо – у тебя три сына.

О сыновьях он всегда мечтал…

Он проснулся среди ночи, взбудораженный и обеспокоенный видением: огромная оранжевая полусфера, как её показывают по телевидению, поднималась над городом, испарялись или мгновенно сгорали дома, деревья, заводские трубы, коих было натыкано слишком много, как деревьев в лесу. Оранжевая волна накатывалась на дом, где до этого он спрятался со своей многодетной семьёй, и он философски рассуждал перед взрослыми детьми о бренности человеческой жизни.

С этим и проснулся и ещё долго думал о том же: как коротка жизнь и как она уязвима, а он живёт так себе – ничего не успел и не успеет, пожалуй, уже сделать. Даже на Татьяну внимания не обращает. Не высохнут ни глаза, ни язык, если он на неё посмотрит и поговорит с ней. Ведь жизнь проходит. Лариска растолстела, да и сам он от спокойного размеренного бытия жирком стал зарастать. Прав, наверное, Игорь Ветров, говоря, что это всё от лени и от мыслей: как бы чего не случилось, кто бы чего ни сказал.