Валерий Андрусенко - Про Курейку и не только. Папины рассказы

Сколько жизней она унесла? Уму непостижимо… Впрочем, река мало виновата, поскольку человек – это настолько высокоразвитое существо, что полагает себя не иначе царём природы и о пороге смертельной опасности часто задумывается лишь тогда, когда его уже безвозвратно перешагнул.

Надо сказать, что было мне уже тридцать семь лет и на Севере я гостил, только катаясь на лыжах в Хибинах, что в Мурманской области. Впрочем, ещё плавал в Баренцевом море у Новой Земли, но это не в счёт.

К этому моменту, как мне казалось, я уже исколесил в командировках всю страну, но покидал дом на новое место жительства – и кто знает, не навсегда ли? – впервые. Моя мудрая мама, внутренне обливаясь слезами, поддержала моё решение, поскольку уже знала наверное, что в Москве я никогда не женюсь.

Как назло, в Москве тогда была оттепель, и я, нагруженный сумками и чемоданами, утепленный для суровых условий Заполярья, испытывал немалые затруднения. Добравшись до Домодедова на такси, обливаясь потом, погрузился в Ил-18, следующий по маршруту Москва—Игарка—Тикси—Чокурдах. Взревели турбовинтовые моторы, самолет, разбежавшись, задрал нос, и Москва скрылась под многослойным облачным одеялом, – даже помахать не пришлось.

Пять часов ночного полёта мало чем отличаются от поездки в электричке. Сон и пробуждение, чередуясь, сокращали время раздумий на тему «что-то меня ждёт?». Зона облачности под крылом миновала, но картина радости не прибавила, потому что за всё время пути – ни огонька, ни светящихся паучков деревень, дающих отраду стае пролетающих над своей страной человеков. На высоте, где живёт только чёрное небо и холодные звёзды.

Наконец тон гудения винтов изменился, в ушах зашевелились убегающие из мозга сны, и стюардесса буднично объявила, что по погодным условиям посадка в Игарке невозможна и самолёт приземлится в Норильске, где пассажиры смогут обрести временный ночной приют. Из того же объявления узнали, что температура в аэропорту Норильска минус пятьдесят, – это вызвало улыбки и шутки старожилов, припомнивших сообщение стюардессы, что в небе за бортом было несколько теплее, аж на пять градусов.

Благо о вещах обещали позаботиться, поэтому, морально приготовившись к замерзанию, максимально закутываюсь и сбегаю по трапу. Автобуса, конечно, нет, и сонные пассажиры нестройной толпой потянулись к сияющим электричеством дверям, до которых метров сто пятьдесят. В воздухе стояло морозное марево при абсолютном штиле, что, как выяснилось, было редкостью для Норильска, где плоская тундра даёт волю ветрам.

С удивлением замечаю, что не холодно. Это обманчивое чувство возникает на Севере всегда, когда покидаешь тёплое помещение в лютый мороз. Просто характер супермороза в случае безветрия таков, что он не стремится отморозить тебе нос или пальцы – ему это не интересно, – а ухватывает весь организм целиком и как удав начинает беспощадно сжимать до костного хруста. Поэтому, ступив с трапа на замороженное поле Норильска с достоинством прибывшего в провинцию москвича, я уже через десяток шагов старался рысью обогнать аборигенов, двигавшихся недостаточно проворно.

Ночь в здании аэропорта прошла спокойно – в поисках места, где можно вздремнуть, прижавшись к батарее. Но наступило утро, небо слегка посерело, и наш самолёт загудел моторами, разогреваясь перед стартом. Не прошло и часа, как Игарка, играючи разбрасывая по сторонам снежную пыль вчерашнего бурана, встречала меня отблесками солнечных лучей из-за нового горизонта.

Аэропорт представлял собой деревянное строение, похожее на сарай средних размеров, в котором размещались службы и пассажиры, застрявшие из-за вчерашнего бурана. Пассажиров было больше, чем посадочных мест на скамейках вдоль стен, поэтому пришлось непрерывно прохаживаться, отгоняя от себя сон. Кроме пассажиров в аэропорту грелись тараканы, их было больше, чем людей, им тоже было холодно, и они тоже гнездовались у батарей. На улице было теплее, чем в Норильске – всего около сорока, – но и этого было достаточно, чтобы не высовывать носа. И, конечно же, все пассажиры были мои попутчики – летели в Светлогорск. Их было человек пятьдесят, в то время как аэроослик Ан-2 брал на борт только двенадцать. В расписании рейсов на Светлогорск было всего два, и я загрустил.

Оптимизм ко мне вернулся, когда я случайно узнал, что где-то в аэропорту по делам находится начальник строительства Бажанов. «Он должен мне помочь», – подумал я и бросился на его поиски. Но искать не пришлось. Неожиданно он сам появился в ореоле Творца в окружении людей, которые кто здоровался, кто обменивался с ним непонятными для меня репликами или уступали ему дорогу в толпе. Он сам меня вычислил по внешнему виду. Поздоровался, спросил, как долетел. Мой московский вид – один галстук под дублёнкой чего стоил – вызывал у него тихую улыбку, деликатно маскируемую приветливостью.