Александр Достерин - Феникс

– Да, старик Уокер задаст нам неплохую трёпку, если увидит это… – Майк потёр большим пальцем место, где пуля ободрала краску.

Мы вернулись на исходную позицию. Я стрелял, пока не закончились пули, и никто из ребят даже не просил у меня выстрелить – они понимали, что сегодня сбылась моя мечта и нужно оставить меня с ней наедине. Томми и Джек кричали от радости и поддерживали меня, Майк был более сдержан. Не знаю, сколько это продлилось, но домой я вернулся затемно, такой счастливый, такой молодой…

***

– Дедушка Хьюго! Дедушка Хьюго! А что было дальше? – Билли подёргал его за штанину.

– Ах, да, прости, мой дорогой! Что-то я совсем увяз в своих воспоминаниях… У вас очень славный электрический камин. Огонь почти как настоящий! Надо же… Но всё-таки это не огонь, в нём нет жизни, нет опасности, нет стихийной беспечности…

– Что такое беспечность?

– Это значит, что при всей своей внешней красоте и невинности кто-то может причинить тебе боль.

– От неё будет больно, как от ожога? Или как от пореза, дедушка?

– О, нет, мой мальчик, это совсем другая боль… Ты её ещё встретишь.

– А тебе причиняла боль эта… беспечность? Это было в твоей истории?

– К сожалению, да, Билли. К сожалению, да.

– Дедушка Хьюго, расскажи! Я хочу, чтобы ты продолжил, пожалуйста!

– Ахах, – от смеха Хьюго закашлялся, – сколь неуёмен молодой нрав! Хорошо, я обещал, что расскажу тебе всю историю…

Как и все дети, я учился в самой обычной школе. Пять дней в неделю я «со скрипом» корпел над учебниками, с трудом штудируя абзац за абзацем, разумеется, когда слишком настоятельно попросят. Не секрет, что всю эту образовательную тягомотину я на дух не переносил, впрочем, как и все школьники моего возраста. Ни черта не понимаешь, как ни старайся, толку ноль.

Школа ютилась в пяти кварталах от моего дома на холме Розентхилл. Славное место, ты бы видел… Особенно осенью, когда впадины и ямы набираются густым серебристым туманом. И ты – счастливый, идёшь по безлюдной улице: один, уже не успел на первое занятие; плевать, всё равно математичка уже позвонила родителям, но сейчас им тебя не достать… телефон выключен; в синей дымке отчетливо видны два школьных этажа, охваченные бледным пламенем окон. И ты проходишь мимо главных ворот, мимо крыльца, мимо сквера… и забираешься в школьный парк. Воздух, свежий и словно немного сладкий, оседает у тебя на языке, ты вертишь им во рту наслаждаясь вкусом жизни. Рукам холодно, нос течёт, как Ниагарский водопад, но ты сидишь на разрисованной, полусырой скамейке возле маленького пруда, вдавившись в тоненькую курточку, и улыбаешься. А что до выговора родителей, то мама всегда быстро остывает, а папа, может, лишит карманных денег – ради такой красоты это пустяк. Чудные были времена…

Весной же я предпочитал скорей вернуться в свою рощу, поэтому в школе я проводил мало времени. Мы с ребятами пересекались в столовой, коридорах и на занятиях, изредка прогуливались после уроков, не без вины моей вечной расторопности.

Утро после моего дня рождения оказалось солнечным. Тёплые лучи майского солнца согревали всеми ненавистный понедельник в золотых ладонях. Наш белый стол с выцарапанным словом «феникс» располагался на самом краю столовой за округлой колонной, облепленной жвачками и стикерами. В тот день, кстати, появился новый, либо мы просто не заметили его двумя днями ранее, – это был футбольный стикер с оскалившимся бешеным псом, с глазами блестящими сущим ужасом и ненавистью, псом который разорвал бы в клочья любого, кто посмеет преградить ему дорогу. На стикере красовалась надпись: «Розентхильские бульдоги».

Столовая была схожа с огромной копилкой шума, кругом – одно жужжание, словно кто-то засунул микрофон в пчелиный улей. Пахло омлетом и моющим средством, а я никак не мог понять, чем сильнее… Эти два запаха будто боролись за право запустить в ноздри школьников свои мягкие пальцы.

Я сидел и изучал инструкцию «Раптора», Томми и Джек вилками гоняли горошину по столу, соорудив ворота из распитых коробок молока. Майк ковырял пюре, подперев голову кулаком. Иногда он увлеченно следил за игрой, – это было заметно по его прикушенной нижней губе, – но, словно понимая, что за ним наблюдают, вновь делал безразличную физиономию. Он спросил меня:

– Ну как? Разобрался в устройстве?

– Да, вот решил в третий раз перечитать, чтобы не упустить чего-нибудь важного, – ответил я, не отводя глаз от текста.