Людмила Романова - Миссис Кисис, или Между городом и лесом

«А что бы сказала мама, знай она, куда меня занесло?» – подумала Молли.

Она почему-то была уверена, что мама была бы только рада за нее. Она бы тоже скакала, кувыркалась и прыгала по радуге, как котенок!

Радость просто переполняла Молли! Все четыре ее лапы неожиданно сами собой подпрыгнули, подбросив ее, как пружины, и Молли понеслась вдоль разноцветных сверкающих полосок сначала в одну сторону, потом резко в другую, потом опять обратно! Она подпрыгивала, выгибала спину не хуже радуги, ворчала и шипела. Шерсть у нее на спине и на хвосте встала дыбом, усы торчали, глаза горели!

«Вот это да! – удивлялась Молли сама себе. – Вот это я расту, так расту!..»

Но вдруг она застыла на месте на прямых ногах, зашипев, как шипит вода на раскаленной сковороде, – прямо перед ней был край радуги, а дальше не было ничего, ну просто совсем ничего, кроме облаков в пустоте!

– Она тает! – закричала Молли и отпрыгнула назад.

Тут она заметила, что другие котята убегают и катятся вниз по радуге с другого ее конца. Многие из них были уже далеко внизу.

Молли расстроилась.

«Как же так… Я еще не наигралась! Так нечестно!»

Но кто-то сказал ей:

– Беги быстрее! А то не успеешь!

И вот уже, громко визжа от радости, она мчит вниз наперегонки с котятами и вперемешку с облаками!

Так быстро!

Так долго!

Мотыльки внутри замерли от восторга…

И вдруг – бам!

Бух!

Шлеп!!

* * *

Откуда-то послышался негромкий шум. Сначала миссис Кисис (или Молли?) была уверена, что это продолжение сна. Но шум разбудил ее – сон пропал, а шум остался. Значит, шум был не приснившийся, а самый что ни на есть настоящий.

«Что же это?» – подумала миссис Кисис, высунула из-под одеяла одно ухо и навострила его.

Что-то ворчало и грохотало далеко и высоко над крышей ее дома. Это было похоже на то, как сердится медведь, мистер Бьорн, если его покусают пчелы или он не выспится после зимней спячки. Только шум был БОЛЬШЕ мистера Бьорна, гораздо БОЛЬШЕ!

«Гроза?» – удивилась миссис Кисис и спрятала ухо обратно под одеяло.

Ну, нееет!.. Теперь точно никто не заставит ее выбраться из ее личного домика – из-под одеяла! (Всем известно, что у каждого есть свой личный маленький домик, если у него есть одеяло.) Миссис Кисис фыркнула в ответ на ворчание грозы и плотнее закуталась в домик… Ни горшки, ни кастрюли, ни тарелки, ни ложки, ни даже этот вреднющий камин! Никто не заставит ее выйти из своего убежища в грозу!

Ну, может быть, только мистер Кисис…

И дети…

Да, вернее всего, это будут дети…

Через некоторое время она встала и на мягких лапах, осторожно, чтобы не скрипеть половицами, прошла на кухню. Там в окно, как всегда, заглядывал дикий виноград. Заглядывал и медленно шевелил кудрявыми усами.

«Просто невозможное любопытство, – в который раз подумала Миссис Кисис. – Неисправимое растение…»

Сколько бы они с мужем ни отворачивали виноград от окна, привязывая его бечевкой так, чтобы он полз по стене дома, он все равно возвращался к окну и припадал к стеклу.

– Это потому, что от окна идет тепло, – заключал мистер Кисис.

Он был ученый муж.

Но миссис Кисис считала, что это потому, что кое-кто слишком любил совать свой нос, вернее усы, в чужие дела.

Она посмотрела в окно. Уже рассветало. Все небо было словно накрыто огромным мягким серым одеялом, но грозовых туч видно не было.

«Гроза идет из-за леса, – подумала миссис Кисис. – Скоро будет здесь…»

Кошкам не обязательно видеть, чтобы знать. Она хорошо слышала далекий глухой рокот и уже чувствовала запах дождя в воздухе. Стало зябко.

«Посмотрим, что будет… Пора начинать день».

Миссис Кисис строго посмотрела на камин и так же строго сказала:

– Доброе утро.

Она положила в него несколько вкусно пахнущих поленьев и чиркнула длинной спичкой:

– Ешь.

Поленья неожиданно быстро разгорелись и даже весело затрещали.

– Что? Испугался грозы? – спросила хозяйка, подбоченившись. – То-то же!..

Камин выпустил облако желтых искр.

– Не подлизывайся, будь добр, – хмыкнула миссис Кисис и пошла заниматься тестом.

Любимая посуда не могла дождаться, когда же очередь дойдет до нее, и от нетерпения едва не подскакивала, позвякивая, на столе, на полках и в старинном буфете. Деревянные миски, глиняные горшки, расписные фарфоровые чашки – все, если бы могли, прыгнули бы ей в лапы, как малые дети. Только медные кастрюли и чайник на плите вели себя достойно, выглядели солидно, как и подобает важным персонам, – они считали себя самыми главными на кухне.